(Не)идеальный момент - Куин Меган

– Ага, – отвечаю я почти в отчаянии. – Ты же знаешь меня, я тот еще шутник.

– Что ж, я ценю твою попытку, но, думаю, мне просто нужно немного поспать и дать мозгу передохнуть.

– Да, возможно, так будет лучше всего. – Я улыбаюсь ей. – Что ж, спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Брейкер.

Она отворачивается от меня, и я мысленно посылаю телу сигнал расслабиться. Что ж, слава богу. Не уверен, что бы я сделал, если бы она захотела продолжить разговор. Теперь я могу просто отдохнуть и не беспокоиться о том, что мне придется смотреть ей в глаза, потеряться в мелодии ее голоса в тишине ночи или даже думать о…

Она подается немного назад.

Э-э-э, что она делает?

Потом еще немного.

Извини, но ты на опасной дистанции!

Она тыкается попкой в мою ногу.

Прием! Прием! Она слишком близко.

– Что там у тебя творится? – спрашиваю я ее, а мое тело вытянулось от напряжения, словно палка.

– Можешь обнять меня, Брейкер?

Совершенно очевидно. Нет.

Она что, с ума сошла, черт возьми?

Обнять ее?

Находясь в одной постели?

Как будто… она хочет, чтобы мы пустились во все тяжкие. Что, черт возьми, на нее нашло и почему именно сейчас? Почему именно в тот день, когда я понял, что люблю эту девушку? Это какая-то дурацкая шутка, смысла которой я не понимаю? Какая-то история, в которую я ввязался? Если так, то это ни разу не смешно.

Ни за что на свете я не буду обнимать Лию.

– Пожалуйста, Брейкер. Мне бы очень хотелось почувствовать себя в безопасности.

Что ж… раздери меня… карась.

– Эм, не считаешь, что Брайан вряд ли пришел бы в восторг, узнав, что я обнимал тебя сегодня ночью?

– Не знаю.

– А я вот уверен, – говорю я. – Ему бы это не понравилось.

– Это пустяки. Я не изменяю ему. Ты мой лучший друг, моя семья, единственный человек, который по-настоящему может успокоить меня. Если бы ты был девушкой, я бы тоже попросила тебя обнять меня.

– Правда?

– Конечно. Раньше я все время засыпала в обнимку с мамой. – Ах, значит, я для нее типа архетип матери. Я не все могу расслышать со своего места. – Ничего страшного, если ты не хочешь, – произносит она таким убитым голосом, что я чувствую, как мое сердце сжимается в груди.

– Нет, могу, – быстро отвечаю я. – Просто знаешь ли, сверяюсь со своим внутренним ориентиром по части соблюдения моральных принципов.

Я поднимаю руку и несколько секунд вожу ею, прицеливаясь. Мне просто… обнять ее? Или мне следует слегка обхватить своей крепкой мужской ладонью изгиб ее талии, чтобы казалось, что мы обнимаемся, но на самом деле я буду просто использовать ее тело как своего рода подлокотник?

Идея с подлокотником доставляет мне неимоверное удовольствие, поэтому я осторожно кладу руку ей на талию, чуть вытягивая руку, которая немного приподнимает одеяло.

Эх, это не работает, поэтому я снова поднимаю локоть и зависаю в ступоре. Приспосабливаюсь, касаюсь ее талии и замечаю, что лучше не стало.

Нет, возвращаюсь к началу. Ступор.

Не знаю, куда положить руку. Не на грудь, так как, как мне удалось выяснить по лифчику, свисающему с крючка в ванной, сейчас ее ничего не сдерживает. Можно на живот, но не слишком ли это интимно?

Остаются ягодицы, и я тоже не уверен, что это отличная идея. Прикосновение руки там, затем раздвинутые ноги и громкие стоны в ночи. Нет, это не похоже на проявление платонических чувств.

К счастью, мне не приходится долго чертыхаться и спорить с самим собой, потому что она опускает мою руку себе на живот и придвигается ближе, так что ее тело оказывается прижатым ко мне максимально близко.

Ее тело впечатано в меня.

Спиной к груди.

Аппетитной попкой к… моей промежности (запрещенной части моего тела).

Боже милостивый, парень… только давай обойдемся без стояка.

Эй, дружок, ты меня слышишь? Сейчас не самый подходящий момент, чтобы бросить мне вызов. Будь, черт возьми, хорошим мальчиком.

Собери всю свою волю в кулак. ВОЛЯ. Безвольный, обвисший, болтающийся… вялый. Вот так. О, я мог бы в этот самый момент подумать о вещах настолько отталкивающих, что предпочел бы засунуть голову в мусорное ведро.

А-а-а, я знаю.

Я зажмуриваю глаза и представляю себе Джей Пи и его друга – грязного голубя. Как его там зовут? Кокон? Карл?

– Клементина?

Я случайно произношу это вслух.

– Что? – шепчет Лия.

– Э-э-э, Клементина, – повторяю я бог знает по какой причине.

– Нравятся мандарины?

– Конечно, – отвечаю я.

– Почему ты вспомнил про них?

– Не могу вспомнить, как зовут друга-голубя Джей Пи.

– Казу?

– О-о-о, точно. – Я мысленно улыбаюсь. – Казу.

– Почему ты вдруг вспомнил о Джей Пи и Казу?

Чтобы у меня прямо сейчас не встал! Потому что ты своей миленькой попкой драконишь моего змея, и если я хоть немного пошевелюсь, то малейшего трения будет достаточно, чтобы я кончил.

– Он говорил о нем сегодня утром, и я никак не мог вспомнить его имя.

– Ну да, его зовут Казу.

– Ага, зафиксировал.

Она кладет свою руку поверх моей и говорит:

– Думаю, мне нужно какое-то разнообразие, Брейкер.

Она имеет в виду, что ей нужно переодеться? Во что? На ней и так толком ничего нет. Думаю только о том, как она в одном нижнем белье направляется ко мне, сверкая своими чертовски сексуальными сиськами… НЕТ!

Казу, думай о Казу и представь, как Джей Пи посылает воздушные поцелуи этой чертовой птице. Отвратительно.

Удовлетворенный, я говорю:

– Тебе нужны брюки или что-то в этом роде?

– Нет, я не об одежде. Я имею в виду, что мне нужно изменить свою жизнь.

Ее замечание выводит меня из состояния дурмана. Я влюблен в свою лучшую подругу.

– Изменить? Что значит «изменить»? Ты идеальна такая, какая ты есть, Лия.

– Мне кажется, что я буксую в колее, что я делаю все на автопилоте и по-настоящему не позволяю себе испытать то, что мне нужно испытать.

– Что ты имеешь в виду?

Она поворачивается так, что оказывается на спине, и моя рука ложится прямо ей на живот. Она наклоняет голову набок ровно настолько, чтобы наши взгляды пересеклись в тусклом свете комнаты.

– С тех пор как умерли мои родители, я думаю, что не давала себя возможности просто жить. Я имею в виду, что через месяц я собираюсь выйти замуж, и со стороны это больше похоже на смертный приговор, чем на захватывающее событие. Не уверена, всему виной моя скорбь или тот факт, что Бив ломает кайф от процесса, но мне не весело. А я хочу, чтобы было весело. Хочу делать то, чего никогда раньше не делала. Хочу жить полной жизнью, чтобы мои родители мною гордились. А мне кажется, что я что-то все это время делала не так.

Мой большой палец гладит ее по животу, это прикосновение успокаивает ее.

– Что бы ты хотела сделать?

– Не уверена, – тихо отвечает она. – Но одно знаю точно: нужно что-то менять прямо сейчас.

– Если ты так считаешь, я поддержу тебя, – говорю я, а она разворачивается так, что теперь оказывается лицом ко мне. Ее лицо всего в нескольких дюймах от моего. Ее рубашка задирается вокруг моей руки на ее талии.

– Ты сделаешь это?

– Конечно, Лия, но мне нужно, чтобы ты понимала, что ты идеальна, такая, какая ты есть. Понимаешь? – То, как она смотрит на меня, ее близость и чувства, быстро переполняющие меня, дают мне возможность высказаться. – Я бы абсолютно ничего не стал менять. Ни твой характер, ни то, как ты заботишься об окружающих тебя людях. Ни твой ум и ни то, как ты можешь за считаные секунды превратиться из нахалки в интеллектуалку. Ни твое доброе сердце и ни то, как ты с гордостью носишь свои шрамы. – Я хватаю ее за ткань рубашки и повторяю: – Ты идеальна.

Ее рот приоткрывается, пухлые губы блестят. Зрачки расширяются с каждым вдохом. И, возможно, всему виной мое воображение, но я чувствую, как она придвигается еще ближе, не оставляя пространства между нами.

В глубине моего живота нарастает глубокое, скручивающееся в тугой узел мучительное чувство, которое мигом растекается по венам до кончиков пальцев. Это желание прикоснуться к ней, просунуть руку ей под рубашку и почувствовать ее тело, приблизить свои губы к ее губам, чтобы увидеть, понять, испытывает ли она то же искушение, что и я.