Покорить Ангела (СИ) - Победа Виктория

— Все будет нормально, — прошептал я одними губами, кажется, так и не издав ни единого звука, но этого оказалось достаточно. Ангел, кивнув, убрала руку, а Саня, немного помедлив, отошел в сторону и еле слышно вздохнул.

По мере приближения к Ромычу я чувствовал, как все сильнее путаются мысли, как все быстрее колотится сердце и громыхает в ушах собственный пульс. Ссутуленные плечи друга, его чуть опущенная голова и совершенно неподвижное состояние нагоняли какую-то дикую, больно режущую по грудине тоску.

— Ром, — остановившись в нескольких сантиметрах от друга, я едва слышно выдавил из себя его имя.

Он еле заметно вздрогнул, некоторое время постоял все в том же положении, а потом наконец повернулся. Его глаза лихорадочно поблёскивали. На протяжении нескольких секунд, показавшихся мне вечностью, мы молча смотрели друг другу в лицо. Ни один из нас все никак не мог начать. Внутренний голос отчаянно кричал о необходимости узнать хоть что-то о состоянии Журавлевой, а язык никак не хотел отвечать на сигналы мозга.

Вероятно, я просто боялся задать такой важный сейчас вопрос. Я чувствовал, как все больше холодеют пальцы на моих руках, как капелька ледяного пота скатывается по спине, как на лбу от напряжения выступает испарина. Каждой своей клеточкой я ощущал, как сгущается вокруг нас воздух, как охватывает горло тисками противный липкий страх, но все никак не мог заговорить. Только смотрел в тоскливые, как у преданного пса, потерявшего хозяина, глаза друга.

— Все нормально, — наконец донеслось до моего слуха. Облегченный выдох стремительно вырвался из моей груди, — с ней все нормально, относительно, — сипло продолжил друг, а я, вглядываясь в его лицо, молча наблюдал за отразившимися на нем эмоциями.

— Относительно?

— Небольшое сотрясение, сломанная рука, куча ушибов, но в остальном она в порядке, подружка ее тоже, таксист пострадал сильнее, но оклемается, с ними все в порядке, — как заведенная игрушка, монотонно проговорил друг, а я только теперь понял, что он, пусть в небольшом, но шоке.

— А ты?

Он нахмурился, посмотрел на меня как-то странно, удивленно что ли, будто не понимая смысл высказанного вопроса.

— Ром.

В ответ Ромыч дернул головой, отвернулся и стиснул зубы так, что на скулах заиграли желваки. Тяжелое дыхание друга шумно разлетелось по пространству коридора.

— Ее должны вот-вот отвезти в палату, — оставив мой вопрос без ответа, Ромыч тяжело вздохнул, а потом, неожиданно, молча похлопал меня по плечу, и, обойдя меня, направился в сторону лестниц.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты куда? ­— я задержал его всего на каких-то несколько секунд.

— Покурить.

— Ты же бросил, — напомнил я зачем-то.

— Бросил, — эхом отозвался Ромыч, и не глядя ни на меня, ни на стоявших в нескольких метрах от нас Ангела и Саню, направился к выходу.

Я только молча наблюдал, как все дальше удаляется от меня напряженная фигура друга. Как только Ромыч скрылся за углом, я перевел взгляд на ребят. Саня, нахмурившись, покачал головой, а Лина, выждав недолгую паузу, подошла ко мне.

— Все будет хорошо, — повторила она в очередной раз, а я кивнул, улыбаясь ей уголками губ. Смотрел на нее и все больше понимал, что не отпущу, теперь никуда не отпущу. Все вдруг стало так ясно, так очевидно, и не осталось никаких сомнений, впрочем, их и раньше не было.

— Как он? Он… это то, что я думаю? — неуверенно поинтересовалась Ангел.

— Это долгая история, они разберутся, — потянув ее на себя, я прижал Лину к груди, уткнулся ей в макушку, наслаждаясь тем, как доверчиво она льнет ко мне, как обнимает в ответ. И этим своим пониманием, своим присутствием здесь несмотря ни на что, лишний раз доказывало простую истину: вот так правильно, с ней, всегда.

Глава 38

К Журавлевой нас пускать не хотели, мол, часы для посещения давно закончились, а ей необходимо отдохнуть. Я это, конечно, понимал, но уйти, не убедившись, что с ней все хорошо, не мог.

— Успокойся, Жень, давай просто подождем.

— В самом деле, Жек, хорош беситься.

Я вздохнул, но согласно кивнул. Ромыч как раз увязался за лечащим врачом Милы. В умении договариваться ему не было равных, к тому, же найти общий язык можно со всеми, разница лишь в цене вопроса.

Мы просидели в коридоре отделения около получаса прежде, чем вернулся Ромыч.

— Ну что?

— Сегодня они пустят только одного посетителя, — угрюмо проговорил Ромыч.

Мы непонимающе уставились на друга. Кажется, у всех нас возник в голове один и тот же вопрос: почему ты еще здесь?

Однако вслух никто не высказался, впрочем, Ромыч все понял без слов и уже в следующее мгновение заговорил сам.

— Мне лучше сейчас у нее на глазах не появляться, — обреченно выдохнул друг и опустил глаза в пол, — у нее отдельная палата, и… — он запнулся, помолчал некоторое время, а после поднял глаза, устремил на меня какой-то умоляющий взгляд и произнес, — лучше тебе пойти.

— Почему мне? — его поведение мне казалось странным. Разве не должен он рваться к ней?

— Потому что тебя он хотя бы не ненавидит, а я сейчас для нее лишний раздражитель, доктор прав, ей нужно отдохнуть и прийти в себя после аварии.

Я ничего не ответил, только машинально повернул голову и встретился взглядом с Линой. Наверное, подсознательно я все еще опасался ее реакции, как-никак с Милой нас связывали не просто дружеские отношения.

Подробностей наших с Журавлевой взаимоотношений Ангел не знала, посвящать ее в них я считал не нужным, теперь осознал, что ошибался. Однако ничего кроме легкой понимающей улыбки на лице Лины я не обнаружил, словно читая мои мысли, она положила свою ладонь поверх моей, давая понять, что поддерживает и понимает. Наше молчаливое общение длилось не меньше минуты, Лина прервала молчание первой:

— Иди, — тихо шепнула она.

— Я быстро.

Притянув к себе Лину, я поцеловал ее в макушку и, поднявшись со скамьи, направился вместе с Ромычем к палатам. В том, что Мила оказалась в одноместной не без его участия, я не сомневался.

— Может все-таки? — остановившись у двери, заговорил я.

Ромыч на мой вопрос отрицательно покачал головой. Вид у него был весьма плачевный. Впервые, спустя столько времени после смерти Костяна, я видел Ромыча в столь угнетенном состоянии. Он словно вернулся почти на полтора года назад, туда, где в страшной аварии, посреди ночной дороги погиб его лучший друг.

— Нет, — он вздохнул наконец, посмотрел на меня исподлобья и поджал губы, — сегодня ей больше не стоит нервничать. Иди.

Спорить я не стал, кивнул другу и постучал в дверь. Не дожидаясь ответа, я нажал на ручку и вошел в палату.

— Привет, — тихо произнес я, глядя на Журавлеву.

Она ответила не сразу. Оторвавшись от созерцания вида за окном, Милка повернула голову и удивленно уставилась на вошедшего меня. Судя по выражению лица Журавлевой, я был последним человеком, которого она ожидала увидеть в своей палате.

— А ты чего здесь? — нахмуривавшись и позабыв о приветствии, проговорила Мила, но тут же исправилась и добавила: — Привет.

— Да вот, узнал, что ты в больнице и…

— И примчался проведать бывшую, — доброжелательно улыбнувшись, закончила за меня Журавлева.

— Мил, — я виновато покосился на девушку, оказывается, совесть у меня все еще присутствовала.

— Я шучу, Жень, я рада тебя видеть, но не стоило приходить, со мной все хорошо, — она замолчала ненадолго, облизнула пересохшие, опухшие от удара губы, и продолжила: — насколько это возможно. Врачи говорят, что мы родились в рубашке, — она старалась говорить бодро, но дрожь в голосе выдавала ее с головой.

А меня только сейчас осенило.

— Мил, а твой отец, он…

— Он не знает, я запретила ему звонить, я совершеннолетняя и… — начала тараторить Журавлева, будто оправдываясь.

— Стоп, успокойся, я же тебя ни в чем не обвиняю, но, наверное, ему стоит знать, что ты в больнице, все-таки…