Инна Туголукова - Маша и Медведев
— Какие деньги?
— Которые всегда в комоде лежали.
— А тебе-то что? Разве это твои деньги?
— Мне нужно на такси!
— Ничего, долетишь на своей метле.
Митя усмехнулся и направился к двери, доставая бумажник.
Прямо на него из знойного летнего полдня смотрела Маша и улыбалась счастливо и немного смущенно, явно одобряя его запоздалую решимость.
30
Вскопал огород Перфилыч. Пришел со своей лопатой — остро заточенной, с потемневшей от времени, отшлифованной мозолистыми ладонями рукояткой. Копал не торопясь, без суеты, старательно выбирая сорняки — хороший мужик, работящий и совестливый.
— Пообедай с нами, Перфилыч, — позвал Василий Игнатьевич, когда он закончил и воткнул в землю лопату, распрямляя усталую спину.
— Ну что ж, — согласился тот, принимая оговоренные заранее деньги, — теперь можно и пообедать. — И убрал заработок в нагрудный карман старой байковой рубашки, застегнул пуговкой.
В сенях — на мосту, как здесь говорили — скинул обувку, повесил на крючок выцветшую кепочку, пригладил жидкие волосенки.
Маруся протянула чистое полотенце.
— Это ты мне зачем? — озадачился Перфилыч.
— Умыться, — пояснила Маруся, — руки вымыть.
— А зачем их мыть? — удивился гость и показал задубевшие ладони. — Это ведь земля. Не грязь…
Маруся понимающе покивала, достала из буфета графинчик водки, поставила рюмку.
— Ты, эта, лучше в стакан налей, — попросил Перфилыч. — А вилку убери. Я ей сроду не умею. Я всю жизнь ложкой, мне так сподручней.
Ел он тоже не торопясь, аккуратно нес ложку, подставляя кусочек хлеба, тщательно жевал — перетирал деснами.
— Ты бы зубы поставил, Перфилыч, — посочувствовал Василий Игнатьевич. — Съезди в Савино. Пенсионерам протезы бесплатно.
— Да я уж привык, — засмущался тот. — Чего уж теперь? Все одно, помирать скоро. У меня и — как его? — полюса нет. А без полюса разговаривать не станут. Вон к Федьке Махову «скорую» вызывали, когда у него брюхо скрутило. А полюса нет. Они и уехали, даже смотреть не стали. Нюрка-то, когда звонить бегала, сказала, мол, есть. Они и прикатили. Хорошо, Федька оклемался, а мог ведь и окочуриться за этот самый полюс. Во какая нынче мода пошла.
— Поезжай в Савино с паспортом, выправи полис.
— Дак нет у меня паспорта.
— Как же нет? А где он?
— Видно, потерял.
— Надо в милицию ехать. Без паспорта нельзя.
— Дак я и ездил. Они говорят: «Пошел ты на… пьяница, алкаш. Зачем тебе паспорт? В тюрягу хочешь? Так это мы зараз…»
— Невероятно! — возмутилась Маруся. — Надо идти к вышестоящему начальству. Нельзя оставлять хамство безнаказанным.
— Да мы были с Гришкой Мониным. Он ихние порядки знает. «Езжайте, — говорят, — домой. Мы разберемся». Ну и с концами.
— Я сам съезжу, Перфилыч. Ты напиши заявление.
— Не надо, Василь Игнатьич, спасибо. Только зачем уж мне? Жить-то осталось! Коровы паспорт не спрашивают. А помереть, что с полюсом, что без полюса — дело нехитрое. На земле все одно не оставят.
— Разные бывают ситуации…
— Да полно, Игнатьич! Что от них толку, от фельшеров? Они сами нищие. Вон, рассказывают, к Кокуриным приезжали, а лекарства нет. Пустыя! Покрутились, давление померили да обратно. А чё ж тогда ехали, бензин жгли? Эх! — махнул он рукой. — На них надейся! Я вон лучше в лес пойду, в осинки, подышу влажным воздухом — мне и полегчает…
Перфилыч обтер ложку заскорузлыми пальцами с коротко обрезанными ногтями, поднялся из-за стола.
— Спасибо за угощение. Зовите, ежели что. Я завсегда… А ты, — повернулся к Марусе, — сажай огород. Самая пора…
Кто бы мог подумать, что она станет такой заядлой огородницей и с удовольствием будет копаться в земле? А самое удивительное, потрясающее — все, что она посеет в эту землю, прорастет тоненькими нежными всходами!
Вот ниточки моркови, а вот эти бордовые крохотные листочки — свекла. Салат пробивается ярко-зелеными полосками. Чеснок, посаженный осенью, вообще стоит как гренадер! Кудрявится прошлогодняя петрушка. Картошечка…
— «Мороз-воевода с дозором обходит владенья свои»! — послышался веселый голос.
Маруся обернулась. В проеме калитки снисходительно улыбалась Тая, а за ее спиной стояла… Лизавета!
Маруся ахнула и прижала руки к груди. Если Лиза смогла приехать, значит, Софья Андреевна… О Боже!
Ужас так явственно отразился на ее лице, что подруги поняли, о чем она думает.
— Нет-нет! С мамой все в порядке!
— А как же?.. А с кем же?..
— Все тебе, подруга, расскажем, покажем и дадим попробовать, не переживай! Пойдем-ка лучше поможем Игорю сумки тащить, он один не управится. А ты, — повернулась она к Лизавете, — пока на лавочке посиди…
Они направились вниз по дорожке к ручью, и Маруся, оглянувшись на удаляющуюся Лизавету, тихо сказала:
— Как Лиза поправилась. С ней все в порядке?
— Ну, в некотором роде…
— Что-то случилось?
— Кое-что…
— Ничего опасного?
— Главное, что ничего заразного, — успокоила Тая.
— Какие же вы молодцы, девчонки, что приехали! Бога буду благодарить!
— Лучше вон Игоря поблагодари. Видишь, снасти выгружает? Муж-рыбак — это стихийное бедствие. Если деньги, которые он тратит на удочки, пустить на пропитание, мы черную икру будем покупать трехлитровыми банками.
— Так это была его идея?
— Конечно! Май — самый жор у рыбы. Ну и ты письмами интриговала. Мы даже камеру взяли, чтобы запечатлеть сей деревенский рай.
— А вот ты сама увидишь, какая здесь красота весной.
— Да я уже вижу.
Тая раскинула руки и сладко потянулась, шумно втягивая воздух.
— Дыши, дыши, — улыбнулась Маруся. — Это тебе не Москва.
За ужином Лизавета отказалась от вина, и прозревшая наконец Маруся, тихо ахнув, прижала ладонь к губам.
— Ну, до тебя — как до жирафа, — засмеялась довольная Тая.
Разговор за столом велся общий, и только когда Василий Игнатьевич и Игорь ушли на вечернюю зорьку, подруги смогли вволю наговориться.
— Давайте на улице посидим, — предложила Тая.
— Что ты! Сидеть нельзя — комары зажрут! Пройдемся лучше полями до Большого леса. Темнеет поздно…
Они поднялись на горку и побрели вдоль деревни. Солнце медленно катилось к закату, догорал длинный весенний день, тихий ветерок, почти неощутимый, колебал воздух, густо напоенный ароматами отцветающей сирени, черемухи, ландышей и лесной фиалки, щелкали, исходили трелями соловьи, а над песчаной дорогой басовито, как тяжелые бомбардировщики, гудели земляные осы. И трудно было представить, что за пределами этого мира, простого и прекрасного, идет совсем другая жизнь, полная жестокости и борьбы, гремят выстрелы, плачут дети и льется кровь.
