Сесилия Ахерн - Время моей Жизни
Я вскочила и взяла сумку. Жизнь встал вслед за мной.
— И ты прав, Адам, — я кивнула на Жизнь, — он не просто друг. Он гораздо больше, потому что друг — это то, кем, предполагалось, был ты, а он за один вечер сделал для меня больше хорошего, чем ты за все эти годы.
Я развернулась и пошла прочь. Как обычно, раньше времени. Только в дверях, когда они уже не могли ни видеть, ни слышать меня, достала носовой платок и приготовилась нарушить все правила. Я ждала и ждала, ждала, что слезы, копившиеся годами, хлынут наконец из глаз, но ничего не случилось. Что ж, я сложила платок и сунула его обратно в карман. Значит, не теперь и не из-за них. У моих слез своя гордость.
Жизнь подошел ко мне и встревоженно заглянул в лицо. Увидев, что я в порядке, он задумчиво сказал:
— Да, похоже, ты была права.
— Он меня ненавидит.
— М-м? Нет, я про Дэвида с Джейми. Они правда совершенно не ревнуют Лизу друг к другу. — Он так смешно изобразил заядлого сплетника, что я невольно улыбнулась.
Подул вечерний ветер, я поежилась, он ласково накинул мне на плечи куртку и не убрал руки. Так мы и пошли домой, и фонари горели над нами теплым рыжим светом.
Глава шестнадцатая
— Ты что сегодня будешь делать? — спросила я.
Мы наслаждались спокойным, ленивым утром на диване. Повсюду валялись воскресные газеты, из которых мы зачитывали друг другу забавные отрывки. Мне было хорошо с ним, и ему, похоже, тоже со мной неплохо. Я раздвинула одежные занавески, чтобы впустить солнце и утреннюю тишину. В доме пахло блинчиками с кленовым сиропом, которые он испек, и свежесваренным кофе. Мистер Пэн удобно устроился на туфлях Жизни и выглядел так, словно только что наелся сливок — неудивительно, ведь он их только что наелся. Мы тоже получили свою порцию, с голубикой. Я вырастила ее сама в тепличном садике на крыше, который завела, когда стала жить со своей Жизнью. Собирая голубику, я напевала, легкое полупрозрачное платье привлекало внимание соседей-мужчин: они принимали воздушные ванны на балконах, сверкая на солнце крепкими мышцами, натертыми кремом для загара — точь-в-точь новенькие машины в автосалоне.
О'кей, я соврала.
Голубику купил Жизнь. У нас нет сада на крыше. Платье я видела в журнале и, чтобы получше ему соответствовать, мысленно превратилась в блондинку.
— А я хочу сегодня весь день валяться, — сладко потянувшись, сообщила я.
— Тебе надо позвонить маме.
— Зачем? — Я приоткрыла один глаз.
— Затем, что она продумывает свадьбу, а ты ей ничем не помогаешь.
— Да это бредовая затея. Они уже женаты, это просто повод хоть чем себя занять. И похвастать своей коллекцией фарфоровых сервизов. Кстати, Райли с Филиппом тоже ей не помогают. И вообще, я не могу с ней сегодня встретиться, ко мне придут чистить ковер. Наверняка эти чистильщики опоздают. Такие люди всегда опаздывают. Думаю, надо их отменить.
Я потянулась за телефоном.
— Нет. Сегодня я нашел на своем носке седой волос. И он не с головы. И не мой, точно.
Я положила телефон обратно.
— Еще тебе надо перезвонить Джейми.
— А это зачем?
— Когда он тебе звонил в прошлый раз?
— Никогда.
— Значит, это что-то важное.
— Да брось. Он вчера напился, набрал меня по ошибке.
Жизнь недовольно поморщился.
— Ну, может, он хотел извиниться за вчерашнее, а извиняться ему не за что, он ничего плохого не сделал. Он был на моей стороне.
— Вот позвони и скажи ему об этом.
— Я не хочу ни с кем об этом говорить.
— Очередная чушь. Ты заметаешь сор под ковер, и скоро он пойдет такими буграми, что ты будешь о них спотыкаться, — метафора, как ты любишь.
— Неужели все эти звонки важнее, чем время в обществе моей Жизни?
Я надеялась, что победила в этом раунде.
Он закатил глаза:
— Люси, ты на ложном пути. Я нисколько не хочу, чтобы ты превратилась в эгоистку, которая сидит и рассуждает о своей жизни. Надо соблюдать меру. Заботься о себе, но заботься также и о тех, кто заботится о тебе.
— Но это тру-удно. — Я закрыла голову подушкой.
— Но такова жизнь. Почему я решил с тобой познакомиться?
— Потому что я тебя игнорировала, — тоном ученицы, хорошо затвердившей урок, ответила я. — Потому что я забросила свою жизнь.
— А теперь что ты делаешь?
— Занимаюсь своей жизнью. Провожу с ней каждую секунду, пописать и то нельзя в одиночестве.
— Ты сможешь писать в гордом одиночестве, когда лампочку в ванной вкрутишь.
— Это тру-у-дно.
— Неужели?
— Во-первых, я до нее не дотянусь.
— Стремянку возьми.
— А у меня не-е-ту.
— Встань на унитаз.
— А там крышка пластиковая, она треснет, и я провалюсь.
— Тогда встань на бортик ванны.
— Это опа-а-асно.
— Все. — Он подошел ко мне. — Вставай.
Я застонала.
— Вставай!
Я выдралась из-под пледа, как капризный подросток.
— А теперь иди к соседке и спроси, не одолжит ли она тебе стремянку.
Я рухнула обратно на диван.
— Иди, — решительно скомандовал он.
Я встала и пошла к двери, вздернув нос.
— Под ноги смотри, а то споткнешься о свои подковерные бугры.
Через две минуты я вернулась со стремянкой.
— Ну что, все не так страшно?
— Мы говорили о погоде, а это страшная глупость. Не выношу пустой болтовни.
Он фыркнул:
— Тогда не болтай попусту, неси лестницу в ванную.
Я отнесла.
— Залезай на нее.
Залезла.
— Выворачивай старую лампочку.
Он светил мне фонариком, чтобы я видела, что делаю. Я вывинчивала присохшую лампочку и ныла, как ребенок, которого заставляют есть шпинат. Наконец она вывинтилась, и я замолкла.
— На, держи ее.
— Нет, все сама. Действуй так, точно меня тут нет.
Я цокнула языком и запела: «Ненавижу свою жи-и-изнь, ненави-и-ижу…» — и пела все время, пока слезала со стремянки, клала старую лампочку в раковину, доставала новую из коробки и лезла обратно наверх. Наконец я ее вкрутила, щелкнула выключателем, и ванная озарилась светом.
— Ура! — Я протянула ему победно поднятую руку. — Дай пять!
Он посмотрел так, точно я безнадежный псих.
— Вот еще. Подумаешь, лампочку поменяла.
Я пожала плечами, потом опять приободрилась.
— Ну что, еще блинчиков пожарим?
— Теперь, когда наконец здесь стало светло и видна вся грязь, можешь прибраться.
— Не-е-т! Вот поэтому-то я ничего не делаю. Сделаешь одно — бац, оно влечет за собой другое.
Я сложила стремянку и оттащила ее в прихожую, приткнув между вешалкой и дверью, рядом с грязными резиновыми сапогами, в которых я ездила с Блейком на летний фестиваль. Последний фестиваль, где мы были вместе и где я снимала на камеру Игги Попа, сидя на плечах у Блейка.
