Эмманюэль Роблес - Венеция зимой
— Это меня должно утешить? — спросил Ласснер, раскуривая сигару, которую ему предложил Норо.
Следователь сделал несколько шагов по комнате, потом вернулся к Ласснеру.
— Активисты из крайне правых, подстрекаемые теми воротилами, — молодые ребята, возомнившие о себе бог весть что. Впрочем, что они, что леваки — одного поля ягода. И те и другие считают, что только они на правильном пути, только они знают Истину. А тем, кто не сними, — никакой пощады. Их дело (которое они и определить точно не могут) превыше всего, и — никаких сантиментов! А ты в итоге препятствовал им, сотрудничал с врагом, став на сторону Скабиа. Ты не должен был вмешиваться. Тебе следовало сохранять благожелательный нейтралитет. А значит, молчать, не высовываться: Твое поведение, твои снимки, твои интервью, где ты осуждаешь их, — все это непростительный вызов, за это, они считают, ты заслуживаешь наказания. А они наказывают — убивая.
— Я выполнил свой долг и сказал то, что думаю.
— Как раз журналисты, которые говорят то, что думают, и оказываются мишенью для террористов.
Откинув голову назад, Норо с удовольствием затянулся сигарой и выдохнул дым.
— Раньше они применяли касторовое масло или дубинку. Теперь чистка желудка и побои вышли из моды. Сегодня единственным очищающим средством они признают пулю или гранату. Имей это в виду.
— Спасибо, что предупредил.
— Для этого я тебя и вызвал. Теперь еще один совет: не задерживайся в Милане.
— Что, это действительно настолько серьезно?
— Мои осведомители в этом уверены.
Ласснер несколько скептически выслушал предостережение Норо — эти полицейские привыкли все преувеличивать. Обожженной рукой он загасил в пепельнице сигару, застегнул плащ, тщательно затянул пояс. Ему казалось, что в голове раскачивается маятник. Он вспомнил случай в Никарагуа. Солдаты правительственных войск расстреливали партизана-сандиниста, его ровесника — голый по пояс, он стоял у дерева. Солнце сквозь листву покрывало его светлыми пятнами. Пока солдаты готовились к казни, он все время пристально смотрел на Ласснера, и так до самого конца — не отвел взгляда.
Ласснер встал.
— Я видел смерть много раз, — устало сказал он.
— Она везде одинакова. Не задерживайся в Милане.
Ласснер взял шляпу.
— В Южной Америке, — сказал он уже на пороге, — я слышал разговоры об охоте на людей. В лесах Парагвая и Бразилии белые охотники травили индейцев, как дичь.
— Так оно и есть, — сказал Норо, протягивая ему руку на прощание: Теперь мы с тобой индейцы.
6
Задержавшись в Маргере дольше, чем предполагал, Андре вернулся в Венецию и в гостинице узнал, что ему звонили из Лиона. Передали, что будут звонить еще.
Он прошел в бар. Четтэуэй, сидевший там с какой-то молодой блондинкой, пригласил его присоединиться к ним. Спутницу англичанина звали Анитой. Ей было лет тридцать, скрестив ноги, она сидела на высоком табурете. Когда она стряхивала пепел с сигареты, ее браслеты с подвешенными к ним украшениями позвякивали. У Аниты были голубые глаза, быть может, слишком голубые на его вкус, губы, покрытые помадой такого же кораллового цвета, как и серьги, были красиво очерчены. Андре нашел, что она весела и симпатична.
— Ну что? Как дела с яхтой?
Четтэуэй ответил, что все прошло прекрасно. Даже очень. На верфи не мастера, а просто чудо! У итальянцев золотые руки. Спуск на воду прошел как по маслу, они сделали пробный рейс до Торчелло. Теперь яхта на якоре в канале, как раз напротив гостиницы.
— Так что завтра я могу погрузить свой багажи взять курс на Грецию.
Они разговаривали по-английски. Анита, не понимая, о чем они беседуют, продолжала курить, отставив руку с сигаретой и облокотившись на стойку. Время от времени она с какой-то кошачьей грацией потягивала маленькими глотками вермут.
— Где вы подцепили эту девицу? — спросил Андре.
— Здесь.
— Итальянка?
— Не знаю. По-моему, словенка.
Анита, словно догадавшись, что речь идет о ней, повернулась к ним лицом и жеманно поправила прическу.
— У меня идея, — сказал Четтэуэй, и от выпитого глаза его лукаво заблестели.
— Какая же?
— Мы могли бы пригласить на ужин вашу приятельницу-француженку, как ее звать, мисс Элен? Вчера вечером она была занята и очень торопилась. А как, по-вашему, насчет сегодня?
Андре улыбнулся. Предложение его позабавило. Элен в обществе проститутки. Представить только — Элен с ее благовоспитанным, серьезным видом рядом с видавшей виды девицей!
— Наверное, уже поздно, — сказал Андре. — К тому же в шесть часов у меня важный телефонный разговор.
— Совсем не поздно, старина. Мы могли бы устроить вчетвером небольшую ночную прогулку на моей яхте по этой исторической лагуне. Там две теплые каюты со всеми удобствами. Еду закажем в ресторане. Что касается выпивки, то на борту ее сколько угодно. Представляете? С шампанским! При свечах!
— Представляю…
— В полночь мы подплываем к Сан-Микеле. Кладбище, темнота, среди кипарисов воет ветер, совсем как у Шекспира! Наши прелестные дамы оценили бы это. Как известно, женщины любят страшное.
— А если помешает погода?
— Что вы! Барометр показывает тишь, а вода гладкая, как лед. Что же касается управления яхтой, то учтите: я служил в королевском флоте. Ну, так как?
— Посмотрим, — уклончиво ответил Андре.
На самом деле он прекрасно понимал, что эта затея нереальна.
Теперь Четтэуэй, повернувшись к Аните, разговаривал с ней на ломаном итальянском. Наверное, излагал свою идею, которая его явно воодушевляла. Бритая голова при электрическом свете казалась ярко-розовой, а на затылке нависли жирные складки.
За спиной у бармена зазвонил внутренний телефон. Он снял трубку, затем наклонился к Андре:
— Мсье Меррест? Вас к телефону. Звонят из Лиона.
Вернувшись в бар, Андре увидел, что Четтэуэй и его спутница уже сели за столик. Англичанин болтал без умолку. Анита улыбалась и, очевидно, не просто из вежливости. По-видимому, он ее забавлял.
— Ну, что? — спросил Четтэуэй. — Решено?
— Я не смог дозвониться, — ответил Андре. — Придется пойти к ней. Это недалеко.
— А мы подождем вас здесь. Если надумаете, позвоните мне, чтоб я успел подготовиться.
Андре взял в гардеробе пальто. Он хотел доказать этому англичанину, что Элен по-прежнему принадлежит ему и ее поведение накануне ничего не значит. Ведь он сам сказал, что она просто немного понервничала. Нелепая ложь, Андре упрекал себя за это и в то же время знал, что желание снова увидеть Элен все равно заставило бы его разыскивать ее среди ночи. Холодная, неподвижная ночь. Англичанин был прав. Вода в заливе была спокойна, в ней чуть дрожали блики света. Выше по течению, перед дворцом, к высокому красно-белому бую была пришвартована длинная моторная лодка, сверху освещенная фонарем. Она напомнила ему о предложении Четтэуэя, особенно о его намеке на две каюты. Он представил себе тело Элен на узкой кушетке, и в нем вспыхнули ярость, желание и гнев. Он уже видел, как она сопротивляется, отталкивает его, а он, навалившись всей тяжестью… да-да, насильно овладевает ею… «Пусть потомки знают, что оно твое по праву завоевателя, и я закрепляю твою власть над ним, как право мужа на жену». С некоторой долей иронии по отношению к самому себе он вспомнил это высказывание папы Александра III, признающего за дожем господство на море. А где же власть Андре над Элен? И если она говорила правду, если только она не пыталась его обмануть, то ее фотограф не замедлит явиться. А может быть они уже вместе? Весь день в Маргере он думал об этом со смертельной тоской.
