Фиона Уолкер - Среди самцов
— Ставлю двадцать фунтов, что я первый ее закадрю, — сказал Гэрри. — Мне богатые телки тоже по нраву. Даже не так они сами, как всякие там яхты, дорогие авто и большие дома, которые на них записаны.
— А все-таки она милашка, — сказал юный Пит, когда они спускались по лестнице.
— И этот туда же, — рассмеялся Лайэм. — Да ты приглядись к ней. У нее лицо что твоя жопа. Меня лично такие мелочи не волнуют. Как говорится, плевать, что рожа овечья, были бы сиськи человечьи. Но тебе она не подходит. Ты у нас еще маленький…
Обложившись косметикой, Одетта уселась у зеркала со страстным желанием доказать, что она — ничего себе. Не то чтобы она затеяла это ради братьев Тернер — совсем нет. Ее бы воля, она бы их еще лет сто не видела. Но, честно говоря, их слова ее возмутили.
— Еще поглядим, у кого из нас «рожа овечья», — ворчала она себе под нос, накручивая волосы на бигуди и нанося налицо боевую раскраску. Через час можно было с уверенностью утверждать, что ни одна ресничка и ни один миллиметр линии губ не избегли самого пристального внимания с ее стороны.
Покончив с делом, она еще раз оглядела себя в зеркале и удовлетворенно кивнула. Теперь ее было просто не узнать. Пройдя вслед за тем к окну, она выглянула на улицу. Фургон из цветочного магазина уже уехал, зато рядом с «Короной» отсвечивал алым лаком и никелем «Рейнджровер» Лайэма Тернера. Отсидев срок за хулиганство, он стал своим человеком в преступном мире и довольно скоро занял там командные позиции. По этой причине он всегда носил костюмы от лучших кутюрье и был разубран золотыми цепями, словно елка — гирляндами.
Гости начали подъезжать к церкви в то самое время, когда Одетта надела купленное на Бонд-стрит чудовищно дорогое платье из голубого бархата и водрузила на голову роскошную шляпу с широкими полями, которой самое место было не на сельской свадьбе, а в опере.
Как это всегда бывало, Одетта, прежде чем явиться перед большим стечением народа, несколько раз глубоко вдохнула, прогоняя гнездившийся у нее в груди всегдашний страх перед толпой. Это помогло, но не слишком, и тогда она решила хлебнуть для храбрости. Тем более ею снова стала овладевать истерика, ставшая за последние несколько дней ее неразлучной спутницей. Схватив ручной работы сумочку, она торопливо вышла из комнаты и спустилась в находившийся на первом этаже паб. Там уже было пропасть всякого народа — большей частью приехавших на свадьбу Стэна и Саскии гостей, торопившихся пропустить по кружке пива перед началом торжественной церемонии в церкви.
Одетта заказала себе рюмку бренди у прислуживавшей в баре девочки-подростка, которая, судя по унылому бесцветному лицу и родимому пятну на подбородке, приходилась хозяйке дочерью.
В ожидании заказа Одетта оглядела зал в надежде обнаружить кого-нибудь из приятелей. Ее внимание привлекли трое сидевших у стойки молодых людей. Все они, как на подбор, были светловолосы, высоки ростом и чертовски привлекательны.
— Кто это? — спросила она у хозяйской дочери, которая, передавая ей фужер с бренди, чуть голову не свернула — до того ей приглянулся один из светловолосой троицы.
— Как, разве вы не знаете? — зашептала она отчаянным шепотом. — Это же фотомодель Феликс Сильвиан. У меня дома висит его постер. А ребята, что вместе с ним, скорее всего, его братья.
Одетта сразу поняла, почему лицо одного из молодых людей показалось ей знакомым. Конечно же, это был Феликс Сильвиан собственной персоной. Она как-то раз его видела, хотя лично с ним знакома не была. По утверждению Саскии, братья Сильвиан в полном составе присутствовали на вечере открытия в «РО», но тогда она была настолько опечалена своей стычкой на заднем дворе с Калумом, что не обратила на них никакого внимания.
Одетта снова посмотрела на троицу. Младший брат Феликса был чуть ниже его ростом и обладал очень светлыми, почти пепельными волосами. Зато старший брат был настоящий богатырь и чуть ли не на голову выше своих братьев. Он требовал виски таким громовым голосом, что у Одетты едва не заложило уши. По этой причине она сразу же записала его в разряд наглецов и горлопанов, каковыми, если верить молве, являлись все Сильвианы.
Между тем светловолосый гигант, устав выкликивать официантку, которая словно в трансе продолжала созерцать красавчика Феликса, протянул руку к полке, достал с нее пузатую бутылку и отмерил щедрые порции виски себе и своим братьям, после чего швырнул в кассу купюру в десять фунтов.
— Ну, кого здесь еще обслужить? — обратился гигант к находившимся в зале людям, опершись с хозяйским видом о стойку. К нему разом потянулось несколько рук с рюмками, фужерами и кружками. Сильвиан-старший, словно заправский бармен, принялся разливать виски и наливать пиво, требуя за них вдвое меньше против обычной цены.
Выскользнувшая из кладовки хозяйка «Короны» была настолько поражена происходившей в ее отсутствие в баре бойкой торговлей спиртным, что поначалу не могла выдавить из себя ни слова — лишь раздувала, словно кобра, от злости шею. Чуть позже, когда она уже готовилась обрушить на голову светловолосого гиганта подходящий для такого случая набор проклятий и непечатных выражений, дверь паба приоткрылась, и в образовавшейся щели появилась голова свидетеля жениха Риса Фиггиса по прозвищу Скунс.
Обведя глазами зал, голова Риса Фиггиса торжественно возгласила:
— Жених и невеста приглашают всех в церковь.
20
Одетта сидела в церкви во втором ряду — рядом с дядюшкой Стэна Дереком и позади столь ненавистных ей братьев Тернер, которые во всеуслышание жаловались на то, что в церкви нельзя выкурить косячок. Дядя Дерек брал на прицел своей видеокамеры все, что только шевелилось в алтаре или около. При этом механизм его древнего видеоустройства гудел с такой силой, что едва не заглушал звуки органа.
Что и говорить, Одетте приходилось бывать на свадьбах, но всякий раз это торжественное мероприятие открывалось для нее с новой, не исследованной еще стороны; соответственно и чувства при этом она испытывала новые и еще не изведанные.
Теперь она с замирающим от восторга сердцем смотрела на Саскию, которая шла к алтарю рука об руку с отцом. Ее помощница выглядела потрясающе. Невесомый, нежнейшего бежевого оттенка шелк, оставляя плечи обнаженными, тесно облегал грудь, делал осиной талию, распускался пышным цветком на бедрах, а потом обрушивался к ногам огромным шелестящим каскадом складок и складочек. Лицо Саскии розовело сквозь вуаль, как укрытый от посторонних взглядов тончайшим газом редкостный дорогой цветок. Вне всякого сомнения, она была счастлива. Это был ее день, которого она ждала и о котором мечтала всю свою жизнь.
