Белва Плейн - Шепот
– Это не мое дело. Меня беспокоит только этот случай.
– Разумеется. Как отец девочек я это понимаю. Вопрос состоит в том, что теперь будет с молодыми людьми?
Так или иначе, в подобной ситуации ответственность всегда лежит на юноше. Однако он вел себя с достоинством. А Роберт становился все тверже, не допуская лазейки для сближения точек зрения.
– Мы с его матерью уже много с ним об этом говорили, можете не сомневаться, что он никогда не забудет этого, – настаивал лейтенант Уэбер.
– Он, видимо, плохо вас слушал. Если бы он был моим сыном, я сломал бы ему шею.
Отец положил руку на плечо своего сына.
– И чего бы вы этим добились?
– Пусть бы немного пострадал.
– Вы думаете, что он не страдает? Он хороший парень, такой же, как Эмили. Она была в нашем доме, и мы ее хорошо знаем. Она прекрасная девушка, самая прекрасная. Они совершили ошибку, грубую, но не неисправимую. Теперь мы должны подбодрить их и помочь им.
– Я пойду в дом, – сказал Роберт. – Мы прошли сквозь ад, моя жена и я, а сейчас тратим наши силы, слушая пустую болтовню. Извините нас. – Гравий захрустел под его каблуками, когда он направился к дому.
– Мне жаль, что вы думаете, будто это пустая болтовня, мистер Фергюсон. Харрис пришел сюда как мужчина, чтобы встретиться с вами. В нашей семье его учили уважать всех. Он не занимается всякой современной ерундой. Он ходит в церковь, он не тот тип, который курит гашиш, извините за выражение, – это он сказал, наклонившись к Линн, – каждая девушка, которую он…
Роберт злобно вскипел:
– Нет, – сказал он, – не каждая девушка. Только девушка из семьи, подобной нашей, из дома, подобного нашему. – Он махнул рукой в сторону дома. – Не такая уж глупая идея, чтобы приходить в дом, чтобы совать нос в чужие дела и всюду здесь шнырять, стремясь подняться с самого дна.
Линн в ужасе закричала:
– Роберт! Роберт!
– Не вмешивайся, Линн. Такие люди, как он, думают, что, если им удастся прокрасться в такое место, которое им не принадлежит, они и сами станут лучше.
– Постойте, постойте минутку, мистер Фергюсон. Не обращайтесь со мной в таком высокомерном тоне. Я не переношу этого.
– Папа, ради Бога, не надо! Пожалуйста, не надо спорить, – умолял Харрис.
– Не беспокойся, сын. Ты пойди и посиди в машине. Иди сейчас же, я недолго.
Когда сын отошел на такое расстояние, что не мог слышать, отец продолжил разговор:
– Я пришел сюда со своим сыном как джентльмен. Я предполагал войти в ваш дом, чтобы ваши соседи через дорогу не узнали меня в моей форме. Я хотел пощадить вас еще раз, так же как я пощадил вас раньше. Я не собирался рассказывать вам об этом ради Эмили и Харриса, я не хотел этого, но вы вынудили меня. Вы говорите, что мы – это дно? Не вам судить об этом!
– Объясните, что вы имеете в виду, – сказал Роберт, – и понизьте свой голос, пока вы здесь.
– Да, это неплохая мысль, – ответил полицейский. – Для вас было бы лучше, если бы вы понизили голос той ночью, некоторое время тому назад, когда вы избивали свою жену.
– Ох, лейтенант, ох, пожалуйста, – взмолилась Линн.
– Миссис Фергюсон, я сожалею, но я должен сказать. Я тоже человек. Может быть, как раз хорошо, что мистер Фергюсон услышит правду.
Сердце Линн забилось. В ее голове пронеслась мысль, что даже в ее возрасте может случиться сердечный приступ. Как быстро может биться сердце перед тем, как оно откажется работать?
– Разрешите сказать вам, – продолжал Уэбер.
Я был вызван сюда, я был в тот вечер на дежурстве, когда пришел вызов летом, некоторое время тому назад. Люди, живущие через дорогу, вышли на улицу, для вечерней прогулки и, проходя мимо вашего дома, услышали, что у вас что-то происходит. Поэтому они позвонили в полицейский участок, и я подошел к дому. Я стоял в темноте и слышал достаточно, чтобы понять, что происходит. Я мог бы привести вас к порядку на месте. Однако я не собирался причинять беспокойство Эмили.
Роберт тяжело дышал, а Уэбер продолжал:
Мы очень любим Эмили. Мы знаем, что она собой представляет. Надежная. Я бы ни за что на свете не хотел причинить ей боль. Поэтому я сказал людям через дорогу, что произошла ошибка, и, вернувшись обратно в участок, спрятал запись о вызове, предал его забвению. Поэтому не говорите мне о вашей прекрасной семье, мистер Фергюсон, или о каком-нибудь «дне». – Он повернулся к плачущей Линн: – Я знаю, вы ожидаете ребенка, миссис Фергюсон, и все это волнение вредно для вас. Я очень сожалею об этом. Обо всем. Если что-нибудь, когда-нибудь я смогу для вас сделать, знайте, где бы я ни был, где бы мы с Харрисом ни были…
– Да, вы можете сделать что-то, – сказал Роберт. Он дрожал. – Вы лживый ублюдок. Вы ничего не видели, когда были здесь, и вы прекрасно знаете, что это так. Вы просто пытаетесь меня запугать. Ладно, считайте, что у вас ничего не вышло. Теперь уходите отсюда, вы и ваш прекрасный отпрыск. И никогда не приходите сюда. Это то, что вы можете для нас сделать, и это все, что я могу сказать.
– Это как раз то, что я намеревался все время сделать, мистер Фергюсон. Спокойной ночи, миссис.
Минуту оба молчали. Линн была потрясена, она оцепенела, как в тот день, когда Брюс сказал об Эмили. Звук пыхтевшей старой машины Уэбера замер где-то вдали на дороге, прежде чем Роберт заговорил:
– Перестань плакать. Плачь об Эмили, а не об этом мусоре. – Он нагнулся в сумерках, чтобы вглядеться в ее лицо. – Не говори мне, что тебе жаль этого подлого парня. Да, для меня это не было сюрпризом. Полагаю, что для тебя тоже.
– Роберт, я удивлена.
– Можно себе представить. Это ведь ты.
– Может быть, это так.
Жалость, подобно волне, разлилась по ней. Жалость ко всему: к ребенку, потерявшему в толпе и зовущему свою мать, к дрожащей собаке, брошенной на краю дороги, к Эмили, такой испуганной, такой пристыженной, а также к этому молодому человеку, заплатившему такую высокую плату за несколько минут естественной страсти. И теперь, на этот раз безошибочно, она почувствовала, как внутри нее шевелится ребенок, сгибает свои тонкие ножки и ручки, вытягивается и готовится войти в этот трудный мир.
– Во всяком случае, мы видели их в последний раз, – сказал Роберт, когда они вошли в дом. – Если он когда-нибудь придет сюда, ты выгонишь его. Но он не осмелится. Они вошли внутрь, и Роберт налил себе выпить. Его рука дрожала. – Мое сердце бьется как механический молот. Такие дела никому не идут на пользу, это несомненно.
– Конечно, – сказала она, вытирая мокрые щеки. В комнате ее охватило ощущение ужасного стыда за мужа. Она впервые видела, как другой человек противостоял Роберту и победил его. Победил Уэбер, в этом не могло быть сомнения.
