Энцо Бьяджи - Причуды любви
— Какую роль в вашей жизни играли женщины?
— Моя первая жена была русской баронессой. Мы поженились по любви, и вскоре у нас родился сын. Теперь у меня два внука и один правнук. Ольга была певицей и мечтала о карьере в Голливуде… Наше счастье оказалось недолговечным: мы разошлись. Сейчас ее уже нет в живых.
Моя вторая жена была алкоголичкой. Вначале я этого не знал. Потом чего только не делал, чтобы избавить ее от этого порока, но ничто не помогало. Наш союз распался, а теперь и Анджела умерла.
В третий раз я женился тридцать один год тому назад. Она — удивительная женщина, художница, с ней я по-настоящему счастлив. Мы много путешествуем вместе, она делает копии с картин из моей коллекции. Ей восемьдесят лет, а мне скоро стукнет девяносто. Но мы и сейчас влюблены друг в друга.
— А вы не забыли вашу первую любовь — Дороти Кинг?
— Ну что вы, я вспоминаю о ней с нежностью, мы до сих пор переписываемся. Дороти действительно была моя первая настоящая любовь.
— А Бенни, сестра милосердия?
— А Бенни — первое разочарование в любви. Я собирался на ней жениться и очень переживал, когда узнал, что она изменяет мне с моим другом, с которым мы жили в одной комнате. После этого я много лет и не помышлял о женитьбе.
— Разрыв с Элен Хэйес тоже был для вас мучительным?
— Нет, наша связь длилась совсем недолго.
— Я слышал, что у вас дома долгое время стояло ложе для гостей в стиле «Плейбой». С чего вдруг?
— Еще студентом я на первые заработанные деньги купил домик в Гринвич-Виллидж, Латинском квартале Нью-Йорка. Там я принимал друзей, зачастую из актерской среды. Гостиная была с высокими потолками, а в центре возвышалось, как трон, огромное ложе, и мои гости любили на нем поваляться смеху ради. Когда я женился на Фрэнсис, она выставила вон этот диван — сочла, что он выглядит неприлично.
— Какие моменты вашей жизни вы вспоминаете как самые тяжелые?
— Тяжело было, когда отца осудили за нелегальный аборт. Он не был гинекологом, но ему пришлось вмешаться, потому что та женщина сама пыталась прервать беременность и ей нужна была срочная чистка, иначе возникала угроза для жизни. Отцу удалось остановить кровотечение, но пациентка все-таки умерла: по его мнению, от инфлюэнцы, свирепствовавшей тогда в Нью-Йорке. Однако отец был коммунистом, сами понимаете. Политические противники привлекли его к суду и добились самого строгого приговора.
Но отец и в тюрьме не пал духом. Он помогал заключенным, лечил их. Потом его дело затребовал на доследование губернатор Нью-Йорка, и отца признали невиновным, он смог вновь вернуться к врачебной практике. Трудно передать, как много это для него значило.
— Расскажите, как вы обычно проводите день?
— Утром около получаса плаваю в закрытом бассейне, который соединен с моей спальней. Иногда со мной плавает жена. Мы называем бассейн «техасской ванной», потому что, кроме нас, там никто не купается. Во время плавания мы слушаем музыку, последние известия, потом идем завтракать. Просматриваем все утренние газеты. Часов в одиннадцать я еду в офис и там тружусь до восьми вечера, затем возвращаюсь домой. Обычно мой рабочий день длится двенадцать часов, даже в субботу и в воскресенье. Отдыха я не признаю.
— В котором часу вы встаете?
— В шесть утра.
— В чем ваш секрет делания денег?
— Ну, к этому должна быть природная склонность.
— Когда родилась ваша страсть к искусству?
— В России, когда я взял в концессию залежи асбеста, власти предоставили мне квартиру, большую, хорошую, но совершенно пустую. Мой брат Виктор изучал историю искусств в Принстоне, и я попросил его помочь мне обставить мое жилище.
Виктор сразу по приезде убедился, что в России картины и старинную мебель можно скупать по дешевке, ведь в то время почти ни у кого не было денег на произведения искусства. Постепенно моя квартира превратилась в настоящий музей. Так я начал всерьез интересоваться живописью.
Когда я уезжал из России, мне разрешили все купленные вещи и картины взять с собой. Я приобретал все это в целях вложения капитала. Поскольку государство расплачивалось со мною рублями, я боялся, что в случае девальвации мне будет трудно обменять их на валюту.
Собранные ценности послужили основой для открытия в Нью-Йорке картинной галереи, которой занимается Виктор. Еще мы купили другую галерею, самую старую в Америке. Обе галереи открыты для посетителей, я — президент общества, управляющего ими, но у меня есть и своя частная коллекция.
Первоначально коллекций было три. Одну — полотна голландских мастеров — я передал университету в Южной Калифорнии. Вторая — картины Домье, которого называли «французским Микеланджело». И третью составляет «Кодекс Леонардо да Винчи». Вначале это были разрозненные листы, потом их собрали в книгу, которую выставляли напоказ один раз в сто лет. Я приобрел эту книгу на лондонском аукционе за пять миллионов долларов. Я бы, наверно, не пожалел и больше: уж очень мне хотелось ее иметь. С помощью доктора Карло Педретти я перенумеровал страницы в хронологическом порядке, и недавно он перевел «Кодекс» на английский язык. Теперь его копии есть во всех библиотеках мира.
Здесь, в Лос-Анджелесе, мы открыли второй в мире Центр Леонардо. Делами там ведает доктор Педретти. Я пожертвовал центру миллион долларов, а городские власти субсидируют наиболее перспективные научные исследования. Скоро при Центре будет издаваться журнал.
Еще одну коллекцию картин и рисунков я подарил Национальной галерее. Она одна из ценнейших в мире: там есть картины и рисунки Микеланджело, Леонардо, Рафаэля, французских импрессионистов. Ее прозвали «Хаммеровская картинная галерея в Национальной галерее». Это и впрямь нечто самостоятельное, особое.
Сейчас я оборудую музей, где будут выставлены главные произведения из моих коллекций, созданные за пять веков живописи такими великими мастерами, как Рембрандт, Рубенс, Тинторетто, Тициан, Ватто, Мане и Моне, Ван Гог. У меня есть три его картины, относящиеся к разным периодам творчества. Одно из последних полотен, написанное в сумасшедшем доме, по-моему, лучшее.
Вы спросите, зачем я вожу свои картины по всему миру? Затем, что картины необходимо выставлять, произведениями искусства имеют право любоваться все, а не только тот, у кого достало денег их купить. Это общее достояние. И когда мы закончим, откроем музей. Я надеюсь, он будет одним из самых прекрасных на земле.
— Последний вопрос. Каким бы вы хотели, чтобы вас запомнили люди?
— Хочу, чтобы меня вспоминали как человека, который стремился творить добро в этом мире.
