Вера Витковская - Птицы небесные
Но как только она вошла днем в театр и увидела прямо в фойе, где висели портреты артистов, в том числе и ее собственный, накрытый стол в ее честь, родные лица, она разрыдалась.
Москалев произнес прочувствованную речь. Он сказал, что артисты люди сложные, со своими характерами и амбициями, и порой с трудом уживаются друг с другом. Но Наташа представляет собой редкое исключение.
— Что греха таить, — заключил Москалев, — у каждого из нас есть недоброжелатели: у всех, кроме Наташи. Я не знаю среди нас человека, который бы не любил и не уважал эту артистку.
Все ему дружно зааплодировали.
И понеслись театральные будни — праздники для Наташи, истосковавшейся по работе, по всем этим людям, по родному дому — театру.
Жизнь ее в этот период можно было назвать совершенно безмятежной, если бы не одно обстоятельство: их странные отношения с Николаем Николаевичем.
Пока она сидела дома, он изредка звонил, справлялся, не нужно ли чего-нибудь и как поживает его пациентка Вета.
Но теперь он стал приходить в театр. Появления его были не всегда кстати: случалось, Наташу вызывали в фойе с читки или репетиции. Тогда, вручив ей пластинку или книгу, — он знал уже, что Наташа любит музыку и стихи, — исчезал.
Но случалось, Николай Николаевич провожал ее до дома после вечернего спектакля.
Они ездили на трамвае. Путь на метро до дома длился минут двадцать, а на трамвае около часа.
Последнее время, выходя из гримерной, Наташа ловила себя на том, что ищет его глазами среди расходящейся после спектакля толпы, и, если его не было, чувствовала разочарование.
Как-то, провожая Наташу, Николай Николаевич предложил:
— Послушайте, Наталья Егоровна, не кажется ли вам, что наши отчества — это лишнее бремя для языка?
С той поры он стал звать ее Наташей, а она его Николаем.
Она не спрашивала, какую, собственно, он преследует цель, провожая ее. Цели быть не могло. Оба они были связаны чувством долга по отношению к своим близким. Оба понимали: они не те люди, чтобы затеять интрижку или завести роман. И оба знали, что завязавшиеся отношения не могут не развиться во что-то более серьезное. Но были уже не в силах отказаться от этих отношений.
— Наташа, — как-то сказал он, — я хочу вас протестировать.
Трамвай грохотал посреди зимней ночной Москвы, которая смутно виднелась сквозь заросшие ледяными цветами окна.
— Каким образом?
— Как Маркс свою Женни. Ведь, в сущности, мы знаем друг о друге главное, за исключением каких-то деталей. Позволите?
— Приступайте, — сказала Наташа. Она была взволнована его словами. Действительно, хотя они редко говорили о себе, она чувствовала, что самое главное друг о друге им обоим известно.
— Итак, ваше жизненное кредо?
— Никому не мешать.
— Вы скромны, — усмехнулся Николай Николаевич.
— Зато правдива.
— Я знаю. Ваш девиз?
— Dum spiro, spero. Пока дышу, надеюсь.
— Какое качество вы более всего цените в человеке?
— Простосердечие.
— Какое чувство вам ненавистно?
— Зависть. Это корень всех мировых зол.
— Ваш любимый цветок?
— Шишка, — засмеялась Наташа. Он удивленно посмотрел на нее:
— Представьте, и я бы ответил то же самое. Я из шишек умею делать забавные вещицы. Непременно подарю вам… Животное?
— Коза. Меня в детстве поили козьем молоком.
— А я-то гадал, откуда этот чудный румянец… Ваш любимый писатель?
— Не стану пытаться оригинальничать… Пушкин.
— И не пытайтесь, вы и без того достаточно оригинальны, — вздохнул Николай Николаевич. — Композитор?
— Чайковский и Моцарт.
— Стало быть, если бы у вас родился второй мальчик, вы бы назвали его Вольфганг Амадей?
— Сына я назвала в честь Москалева. Без Москалева он мог бы не появиться на свет, — объяснила Наташа.
— Как это? — заинтересованно спросил Николай Николаевич.
— Об этом когда-нибудь потом, хорошо?
— Хорошо, — с готовностью согласился он, — потом… Любимый художник?
— Боюсь, в этом я плохо разбираюсь. Но очень люблю одну картину Матисса. «Вид из окна на Танжер».
Знаю. Кажется, что те, кто смотрит на этот Танжер из окна, очень счастливы в своей комнате… Что вы больше всего любите в природе?
— Облака, — сказала Наташа.
— А вы верите в чувство с первого взгляда? Наташа с легкой улыбкой посмотрела на него:
— Такого вопроса в анкете не было, это я хорошо помню.
Глава 14
Выйдя на улицу, Катя слегка поежилась в своем легком модном пальтишке. С полудня уже примораживало, и вдруг с неба повалил тяжелыми пушистыми хлопьями снег. Она не оглядывалась вокруг, но знала, что Константин уже где-то поблизости.
— Катя, я к твоим услугам, подвезу куда скажешь, — раздался за ее спиной голос Евдокимова, когда она расплачивалась в киоске за стопку газет и журналов.
Она почувствовала его присутствие и его взгляд до того, как он заговорил. А как легко и небрежно прозвучало приглашение. Никакой неловкости, хотя ясно, что он давно ее поджидал. Катя невольно ему улыбнулась. В новой, с иголочки, дубленке, волнистые волосы припорошены снегом. В глазах не только вежливость, но и едва приметные растерянность, ожидание.
— Я бы с удовольствием прошлась, да боюсь, мы превратимся в два сугроба, — размышляла Катя.
Они сели в его синюю «тойоту» и через стекло любовались снегопадом. Правда, Евдокимов откровенно любовался больше ею, а Катя с затаенным интересом изучала знаменитого обольстителя. Этот тип почти не встречался ей в жизни. А изучать человеческие типы и коллекционировать их давно стало ее любимым занятием.
«Неужели это обожание, нежная мольба в его глазах — все ложь?» — думала Катя. Она достаточно хорошо знала профессиональных актеров. Сыграть можно что угодно — любовь, страсть, ненависть. Знала актеров, талантливых от природы, которые лицедействовали так искренне, что сами забывали, живут они наяву или только разыгрывают роль. Таким самородком, наверное, и был Евдокимов, не сумевший угадать свое истинное призвание.
Он предложил посидеть где-нибудь в кафе, и Катя шутливо махнула на все рукой: была не была, муж в командировке, она свободная женщина на целых три дня и может идти куда пожелает. Они сидели в уютном полумраке кафе, одного из тех, что вдруг, как грибы, в изобилии появились в старых подвалах, обшарпанных столовых. Теперь сырые стены подвала сияли свежими панелями, под ногами пружинил дорогой палас. Мраморная стойка бара, зеркала и хрусталь уносили в какую-то не нашу, заморскую жизнь, виденную в кино.
Катя, смеясь, рассказывала Евдокимову, какое ошеломляющее впечатление производят на нее первые ростки рынка и гнилого капитализма. А старики, пожилые люди вообще в шоке. Костя снисходительно улыбался над их провинциальной наивностью. Нравилась Кате и дымка легкой греховности, окутывавшая их пока невинные отношения. Она вспомнила Вятку, начало их с Сережей романа. Тогда было нечто подобное: тайные свидания по вечерам, необходимость скрывать отношения.
