Анхела Бесерра - Любовь-нелюбовь
Внутри у Фьяммы все трепетало. Как давно она не испытывала этого чувства! А все потому, что уже давно жила без любви. Фьямма порадовалась, что забытые чувства возвращаются к ней.
То, что она увидела за дверью, удивило ее еще больше: арабский фонтанчик, окруженный арками, в которых разместилось множество скульптур, одна прекраснее другой. Голубка Аппассионата, отряхивавшаяся после купания в фонтане, полетела ей навстречу и уселась на плечо. Фьямма поискала глазами Давида и обнаружила его на одном из выходивших во внутренний дворик балконов. Он наблюдал за Фьяммой с той минуты, как она открыла дверь. Давид тоже был в белом, и его спутанные каштановые волосы блестели на солнце.
С широкой улыбкой на лице Давид медленно спустился, чтобы поздороваться с Фьяммой. Его оливковые глаза сияли от удовольствия. "Ты просто красавица", — сказал он, взял Фьямму за руку и повел к одной из арок.
Там уже все было готово. Еще накануне вечером Давид приготовил глину. Сейчас он достал фартук — великоватый для Фьяммы — и помог надеть его. Приподнимая ее волосы, он ощутил запах цветов апельсинового дерева — запах, который он (как когда-то Мартин) давно окрестил для себя "ароматом Фьяммы". Присутствие Фьяммы рядом с ним волновало Давида. С Фьяммой происходило то же самое. Она испытывала робость оттого, что находилась в новом для нее месте, и оттого, что Давид тоже робел. Она не знала, сможет ли сосредоточиться на том, что будет объяснять ей этот мужчина, к которому ее влекло с неодолимой силой.
Давид, делая вид, что все нормально, начал урок, объяснив, что для начала им потребуется пирамида из глины и что Фьямме нужно привыкнуть к материалу. Он заставил Фьямму снять единственное кольцо, что было у нее на руке, — обручальное, — встал у нее за спиной и взял ее за запястья. По спине Фьяммы словно пробежал электрический ток от близости горячего тела Давида, который тоже не смог удержаться и на миг прильнул к Фьямме. Она почувствовала его дрожь. Давид медленно и осторожно поднес ее руки к вершине глиняной пирамиды и одним движением погрузил их во влажную массу Четыре испачканные в глине руки неподвижно замерли, в то время как тела в тишине наслаждались сознанием того, что они живые.
Восхваление
Cantate canticum novum...
Cantate anima mea...
Exsultet terra...
Celebrate, aclamate
Quia bonus est.
В ту субботу Агуалинда казалась затерянным раем, жаждавшим раскрыть объятия всем влюбленным. Полные счастья сердца Эстрельи и Анхеля бились в такт волнам, то набегавшим на песчаный пляж, одевая его в сверкающую парчу и пенные кружева, то отбегающим прочь, — казалось, волны танцуют неведомый прекрасный танец, исполненный гармонии и страсти. Когда позади остался последний поворот, а впереди открылся сверкающий бирюзовый простор, они перестали бояться, что кто-нибудь увидит их вместе.
Кроме двух пеликанов, сосредоточенно вглядывавшихся в воду в надежде поймать летучую рыбку, на пляже не было никого. От разложенных на песке рыбацких сетей остро пахло свежей рыбой. Для Эстрельи и Анхеля перемена обстановки была целым событием: они были любовниками в темнице, поскольку не могли нигде показаться вместе и были обречены встречаться каждый раз все в тех же четырех стенах. И хотя оба получали огромное наслаждение от этих встреч, им все же подспудно хотелось вырваться наружу.
Поэтому они не стали ждать ни минуты — быстро разделись и бросились к словно только их и ожидавшему морю.
Эстрелья никогда не бывала в этих местах и не подозревала, что они так прекрасны. Анхель рассказал ей, что впервые его, тогда еще совсем маленького, привела на этот пляж мать. Добраться сюда было нелегко — нужно было обогнуть гору по разбитой грунтовой дороге. Вот почему Агуалинда и сохранилась в почти первозданной красоте. К тому же местные жители тоже, как могли, оберегали этот свой кусочек моря, которым кормились, не имея других средств к существованию. Много лет назад один рыбак поведал Анхелю, что здесь все еще водились нереиды — морские нимфы. Рыбаки иногда видели их на рассвете в полнолуние. Нереиды путешествовали по океанам верхом на морских коньках или на дельфинах, и почти всегда головы их были украшены великолепными уборами из кораллов, откуда выпрыгивали веселые разноцветные рыбки. Мальчику ни разу не удалось увидеть нереид — как бы рано он ни вставал, когда прибегал к морю, солнце было уже высоко. Но он верил, что нереиды существуют, потому что каждое утро оставлял им в море маленькие подарки — цветы или раковины, — а на следующий день эти подарки исчезали.
Прошло сорок лет, и вот он снова вернулся в заповедный уголок своего детства. Вернулся влюбленный, а потому счастливый и полный надежд, как когда-то в далеком детстве. Ему не терпелось показать Эстрелье все сокровища этого уголка. Радуясь, как ребенок, он закрыл ей глаза руками и подвел к тому месту, некуда открывался необыкновенный вид на морской простор. Когда он убрал руки, Эстрелья увидела, как в прозрачной воде сверкают мириады разноцветных искорок. Множество рыбок самых немыслимых расцветок скользили сквозь крохотные отверстия в кораллах. Солнечные лучи, пронизывавшие воду, наполняли картину блеском и сиянием. Десятки морских коньков выплыли ей навстречу и словно приветствовали ее веселым грациозным танцем. Когда Эстрелья и Анхель поплыли вперед, им пришлось прокладывать себе дорогу среди множества крохотных рыбок, которые, словно розовые лепестки, падали на их тела. Казалось, каждая рыбка хотела поцеловать их.
Все было так, как и прежде. По-прежнему резвились в воде те рыбки, которыми он так часто любовались в детстве. И те, которых он боялся (не потому что были опасны, а из-за того, что у них были уродливые головы, способные внушить страх ребенку), тоже были на месте.
Он заметил на дне морскую звезду, достал ее и подал Эстрелье, которая пребывала в состоянии похожем на транс, — она чувствовала, что это ее мир, ей казалось, что она принцесса этого подводного царства, одна из тех самых нереид.
Когда они наконец пресытились великолепным зрелищем, то вышли на берег, упали на песок и предались другому наслаждению — объятиям и поцелуям, а когда им надоел песок, проникавший во все поры, побежали к морю и продолжали любить друг друга в воде. Устав от водной акробатики, они заснули под крики птиц, которые появились вместе с последними лучами заходящего солнца. Горизонт потемнел и приготовился к долгой ночи. На небо медленно выплыла его царица — просоленная луна, такая полная, что казалось, она вот-вот лопнет.
