Елена Веснина - Большие перемены
— А долго и не придется. Как бы не опоздать! Едем!
Машина тронулась с места и вскоре остановилась у другой стены здания милиции, у окон с белыми занавесками.
— Интересно, а почему здесь решеток нет? — Костя выглянул из машины:
— Потому что больным не до побега. Им бы выжить.
— А вот и нет, Мой брат из больницы бежал, — возразил Костя.
— Бежал же. Успешно. А врачам кажется, что их пациенты должны послушно лежать в своих лежбищах, как морские котики, — хмыкнул Лева.
— Тебе бы, Лева, не рестораном заведовать, а куда-нибудь в творчество определиться. Что ни фраза, то афоризм, — съязвил Костя.
Лева отпарировал:
— Зря думаешь, что в ресторане творчество не нужно. Еще как нужно. Самая что ни на есть творческая профессия! Изменила муза — ушел клиент. Вот так. Слушай, а как там в аннотации к лекарству написано, какой срок действия препарата?
— От минуты до десяти. В зависимости от особенностей организма.
— Может быть, у него организм по-особенному особенный?
— Не каркай, — Костя вздрогнул.
— А что, не каркай! У них сейчас ужин по расписанию, камеру проверить должны — сто пудов. Может быть, всем на него плевать? Поставили миску да пошли дальше.
— Лева, сейчас ты сомневаться начал. Может быть, уедем? — предложил Костя.
— Все, все, молчу… Но я бы у себя такого не позволил… подать блюдо не вовремя! Это же неслыханно! Причем совершенно неважно, какое это блюдо — фуа-гра или тюремная баланда.
— Да, и от того, и от другого болит печень…
— А ты-то откуда знаешь? От тюрьмы ты, Костенька, успешно спасаешься, а фуа-гра тебе пока не по карману, — хихикнул Лева.
Костя зло огрызнулся:
— Я думаю о том, что могло произойти. Смотрителю на самом деле стало плохо. Не на пять-десять минут, а серьезно…
— О, я смотрю, у тебя появились к Михаилу Макарычу настоящие человеческие чувства.
— Да нет, никаких чувств. Просто если он… кирдык, то и наши деньги… кирдык.
Лева вновь глянул на часы и согласился:
— Да, мне это ужасно все не нравится. И на какие только жертвы не приходится идти ради женщин!
— Ты про меня? — отозвался Костя. Лева вздохнул:
— И про себя тоже. Моя рыжая чертовка с бриллиантовым блеском в глазах совершенно ясно представляет роль мужчины в доме. Сексуальный обеспечитель всех ее капризов.
— Сколько прошло времени?
— Пятнадцать минут…
— Фу, я думал, два часа… — тяжело выдохнул Костя.
— У тебя состояние измененного сознания, Костя. Транс от страха, — объяснил Лева.
— Это ты у Риммы таким красивым словам выучился? — язвительно спросил Костя.
Лева поднял брови:
— А что? Римма, между прочим, психоаналитик по образованию.
— Да ну? А чего же она в гадалках прозябает? — удивился Костя.
— Потому что роскошествовать с дипломом в десять раз хуже, чем прозябать в гадалках, как ты говоришь. Тарифы иные.
— Да, у тебя с твоей половиной тоже много общего, — задумчиво протянул Костя.
— Кто спорит!
И они снова, не сговариваясь, посмотрели на часы и дружно вздохнули.
— Все, время вышло, — сказал Лева.
— Зря ждали. Обломил он нас, — кивнул Костя. — Что, поехали? Или подождем пять минут? Давай встанем под окнами кабинета следователя. Может быть, что поймем.
— Накатаемся у милиции на свою голову! — пожал плечами Лева.
* * *Зинаида сидела на кухне за столом. Маша вышла из своей комнаты нарядная, улыбающаяся, и бабушка сразу спросила:
— Машенька, ты собралась куда-то?
— Да, бабушка. У меня свидание. С Алешей, — улыбнулся Маша.
— Подожди. Какое свидание? Вы же тут уже… живете? — не поняла Зинаида.
Маша опустила глаза:
— Алеша тут живет на чердаке. А я в своей комнате.
— Постой, постой, присядь. Давай поговорим, — заволновалась Зинаида.
— О чем, бабушка? — Маша не собиралась задерживаться, но Зинаида настаивала:
— Так, о женском. Я хочу у тебя спросить, только, ради Бога, не обижайся… У вас с Алешей вчера что-нибудь было?
— Ну бабушка! — Маша вспыхнула.
— Что бабушка, что бабушка! Я же не из любопытства тебя спрашиваю. Просто знаю, к чему вы…
стремились. И Сан Саныч меня уговорил уехать из дому. Я что, не понимаю, что ли?
— Но вы же вернулись! — возразила Маша.
— Но не сразу же! Маша покачала головой:
— Нет, бабушка. Вчера ничего не было. И вы здесь ни при чем.
— Машенька, о чем не хочешь говорить — не говори. Я тебя пытать не буду. Но ты меня, пожалуйста, послушай, внученька!..
— Бабушка, может быть, потом? Я сейчас тороплюсь… — Маша попыталась уйти.
Зинаида погрозила пальцем:
— Успеешь. К Алешке своему убежать успеешь. А вот бабушкины слова мимо ушей пропускать не надо.
— Хорошо, я слушаю, — обреченно вздохнула внучка.
— Маша! Если у вас ничего так и не случилось, то, может быть, это к лучшему? Может быть, это знак, что не нужно торопить события? А?
— Бабушка, но позволь мне самой… Вернее, нам самим с Алешей решить этот наш внутренний вопрос.
Зинаида закивала:
— Конечно, конечно. И вопрос внутренний, и решать в конечном итоге будете вы с Алешей. Никто с этим не спорит. Дело в том, что если тебя вчера вечером что-то остановило… или кто-то остановил… это может быть неспроста.
— А с чего ты взяла, что меня кто-то или что-то останавливал?
Зинаида пожала плечами:
— Ну, так ты же сама сказала. Он — на чердаке. Ты — у себя в комнате. Или я что-то не так поняла?
Маша вздохнула:
— Все так. Просто вчера… не знаю. Настроения не было. Или страшно. А потом вы… Ты меня понимаешь?
— Еще как понимаю. Еще как. .А кто тебя в этом поймет лучше меня?
— Ну, вот. Вчера я непонятно чего испугалась, а сегодня утром все страхи рассеялись, — продолжала Маша.
— Вот именно — страхи! У меня знаешь какие страхи? Какое-то предчувствие нехорошее, Машенька! — подхватила Зинаида.
— Бабушка, ты опять со своими предчувствиями! — отмахнулась Маша.
Зинаида вскинулась:
— Да! Опять! И между прочим, мои предчувствия меня не обманывали никогда!
— Ой. Опять ты за старое, бабушка. Зинаида заглянула ей в глаза:
— Машенька, девочка моя. Если ты испугалась чего-то, если тебя что-то хоть вот на капельку насторожило и остановило — это знак. Значит, не стоит торопиться. Я же тебя знаю, внучка. Супружество — это очень важный шаг. Ты у меня девочка серьезная, не легкомысленная, я знаю. И все принимаешь близко к сердцу…
— Бабушка, давай с тобой об этом потом поговорим? Завтра?
— А если завтра будет поздно? — взмолилась Зинаида. — Так сердце болит, что плакать хочется!
Маша успокаивающим тоном спросила:
