Анна Богданова - Самый скандальный развод
– Я сейчас за тебя отомщу, – ревностно сказала Пулька и растворилась в торговом зале. Я спряталась за щит, остальные делали вид, что рассматривают товар, однако все мои друзья, вывернув шеи, с любопытством глазели на четверку негоциантов. Те стояли без дела и о чем-то беседовали, как вдруг Эльвира Ананьевна хитро посмотрела на Николая Ивановича, перепрыгнула через тюк с крупой и оказалась в соседней кондитерской лавке. Однако бывший компаньон по торговле биотопливом никак не прореагировал на этот ее призыв.
– Мобыть, всем гнило, да нам мило! – выкрикнула она фразу, которая принадлежала Николаю Ивановичу, но тот молчал.
– Давай отсюда! – злобно воскликнула толстая женщина, торгующая сладостями, и добавила: – Старуха озабоченная!
Но вдовица не унималась – она подскочила к отчиму.
– Достала уже! – раздраженно рявкнул он.
– Мило, пока не простыло, – не унималась та и, видимо, ущипнула его под прилавком, на что тот раздраженно воскликнул:
– Совсем распустилася! – и убежал от нее в подсобку.
– Не хочет, – с грустью, словно оправдываясь, сказала она своим чадам.
В этот момент к Эльвире Ананьевне уверенными шагами подошла Пулька (наверное, решив, что наступил самый подходящий момент, чтобы отомстить за меня злостной вдовице).
– Мне 163 грамма мойвы, – потребовала Пулька.
– Может, сделаю 200 грамм? – услужливо предложила торговка.
– 163. Ровно, – Пульхерия была непреклонна.
– Ну, может быть, 150?
– 163. Ровно. Мне на пробу.
Ананьевна долго отвешивала на весах рыбу – ровно 163 грамма никак не получалось. Наконец она оторвала хвост, потом голову – безрезультатно, потом убрала с весов среднюю часть рыбины, заменив ее хвостом с головой, и, упаковав в пакет, протянула моей подруге.
– Что это вы мне хвостов с глазами понапихали? – возмутилась та, раскрыла пакет и, сунув туда нос, закричала на весь магазин, чтобы все слышали: – Да вы торгуете тухлятиной! Граждане! Граждане! Понюхайте! – Она схватила Икки за рукав и, протянув ей пакет, спросила: – Вам не кажется, что этой рыбой можно отравиться?
– Фу, – проговорила Икки, зажав нос, – меня сейчас вырвет!
– Гражданин, гражданин, рассудите нас, – обратилась она к Овечкину. – Может, у нас что-то с носами?
– Какая гадость! – понюхав, Овечкин демонстративно отвернулся от пакета.
С интересом наблюдая за друзьями, я не обратила внимания на то, что, пока они носились по залу с кульком тухлой мойвы, Адочка, держа на руках Афродиту, стояла напротив Шурика и о чем-то мило с ним беседовала. Что самое интересное, он отвечал ей! И что уж совсем немыслимо и невероятно – поцеловал ей напоследок ручку!
– Свежайшая, свежайшая рыбка! Шурик, Шурочка, Коленька! Ах, жаль Коленька убежал! Скажите, что рыбка только что из моря! Ее только что выловили! – доказывала Эльвира Ананьевна.
– Вы сами ловили? Сетями? А что, у вас тут и море, оказывается, есть? Какое – Азовское, Черное, Каспийское? Или ваша речка-вонючка растеклась до размеров Тихого океана? – не унималась Пулька.
– Пульхэрия, пойдем, дорогая-э, – попросил Аркадий Серапионович, а Пулька швырнула кулек в Эльвиру Ананьевну и, угодив ей прямо в лоб, громко сказала:
– Граждане, если не хотите умереть от отравления, никогда ничего не покупайте в этой лавке! Тут торгуют одной тухлятиной! А отравление рыбой грозит летальным исходом! Это я вам как врач говорю, – выкрикивала она уже в дверях – проктолог тащил ее из магазина волоком.
– Все. Теперь домой, – заявила Огурцова. – Кузе нужно пописать на пленэре. Вы мне обещали.
Собственно, в райцентре делать было уже нечего, и мы отправились в Буреломы.
Иннокентий со Светланой ходили кругами по огороду, держась за руки, не обращая внимания на деревянные дорожки, по колено измазанные в земле и глине (хотя точно не могу сказать, была ли то глина или что другое).
Анжелка немедленно усадила Кузю перед мольбертом и велела запечатлеть поле с кромкой багряного леса вдалеке, что виднелся между нашей баней и бывшим домом Славика Шпунькина.
Овечкин судорожно строчил что-то в своем блокноте, расположившись на лавке у крыльца. Аркадий Серапионович с Власом обсуждали то ли падение, то ли взлет доллара. Адочка слонялась по участку с отрешенным взглядом, не обращая ни на кого внимания – даже на Афродиту.
Я, Икки, Пулька и Анжела ушли в дом готовить обед.
– В общем, у меня все как всегда, – сетовала Икки. – Что толку, что я вышла замуж? Как была одна, так и осталась одна! И у родителей опять не пойми что...
– А что у родителей-то? – спросила я.
– Тоже разводятся? – в голосе Огурцовой послышалась надежда, и даже радость, что не одни ее предки собрались разводиться (вернее, отец).
– Ну, до этого пока не дошло, но мамаша возомнила себя звездой! Она ведь теперь на передаче «От меня нигде не скроешься» сидит в качестве зрителя, а тут ее вообще сняли в роли матери, у которой тридцать лет назад случился выкидыш. Оказалось, что этот выкидыш тогда не умер, а жив до сих пор. Одним словом, душещипательная сцена – зал рыдал, мамаша тоже рыдала, выкидыш от счастья заливался, а отец поверил и теперь говорит одно и то же с утра до вечера – мол, правду всю о тебе моя матушка в посмертном письме написала, и что письмо это она ни у какого Пушкина к Натали не списывала, а только честно все факты твоей распутной жизни изложила. Ничего не утаила – мол, истина то, что ты радовалась в мое отсутствие, что за тобой мужики бегали. Вот и дорадовалась до внебрачного ребенка.
– А мамаша что? – с любопытством спросила Пулька.
– Я, говорит, звезда, а ты ничтожество! В общем, ужас!
– Анжела, там Кузя за мольбертом уснул, – Влас прервал поистине ошеломляющую историю о встрече Иккиной мамаши с выкидышем.
– Вот до чего ребенка укатала! – злобно сказала привередливая покупательница и мстительница, и мы все кинулись в огород.
Кузя, свесив голову на грудь, посапывал – он крепко спал перед тремя неровными линиями на «холсте».
– Так и не нарисовал ничего! – разозлилась Огурцова. – Что я теперь Борис Борисычу скажу?!
Кузю отнесли домой, уложили на кровать. Он проспал до глубокого вечера.
– Давайте меняться, – ближе к ночи предложил Влас. – Я не собираюсь снова бодрствовать в компании «молодоженов», тем более что завтра предстоит четырехчасовая поездка в Москву.
Икки с Овечкиным сегодня были обречены на бессонную ночь – решили, что именно они разделят комнату второго этажа с Иннокентием и Светланой.
Однако в эту ночь не спал никто – внизу до девяти утра истошно орал Кузя, наверху «молодожены» то ругались, то мирились. У меня даже сложилось такое впечатление, что их отношения построены исключительно на сладости примирения после отчаянной ссоры.
