Вирджиния Эндрюс - Долгая ночь
– Если Эмили увидит, она пожалуется папе на твое неповиновение, – сказала я, неохотно забирая у нее поднос.
– Ничего страшного, мисс Лилиан. Я слишком стара, чтобы беспокоиться об этом. Дело в том, что дни мои здесь сочтены. На этой неделе я скажу об этом Капитану.
– Сочтены? Что ты имеешь в виду, Лоуэла?
– Я собираюсь покинуть Мидоуз и уеду жить к моей сестре в Южную Каролину. Она ушла на пенсию со своей работы, пришло время и для меня.
– О, нет, Лоуэла, – закричала я. Она была для меня больше, чем семья или прислуга по дому. Сколько раз я прибегала к ней с порезанным пальцем или разбитой коленкой. Лоуэла выхаживала меня во время всех моих болезней в детстве, штопала, подшивала мою одежду. Когда умерла Евгения, Лоуэла больше других утешала меня, а я – ее.
– Мне жаль, дорогая, – сказала она, но затем улыбнулась. – Но не волнуйся за себя. Ты уже большая и умная девочка. И скоро у тебя будет свой собственный дом, и ты тоже сможешь уехать отсюда. Она крепко обняла меня и ушла.
Мысль о том, что Лоуэла покинет Мидоуз, наводила на меня тоску. Мне уже не хотелось есть, и я бессмысленно уставилась на еду, которую она принесла, без всякого интереса тыкала вилкой в картофель и мясо. Неожиданно дверь в мою комнату распахнулась, и на пороге я увидела Эмили.
– Я так и думала, – сказала она. – Я видела, как Лоуэла кралась тайком. Ты пожалеешь об этом, да вы обе пожалеете, – пригрозила она.
– Эмили, единственное, о чем я сожалею, что умерла бедняжка Евгения, а не ты, – отрезала я. Она, побагровев, онемела. Затем, подняв плечи, молча повернулась, и ушла. Я слышала стук ее каблуков в коридоре, затем хлопнула дверь ее комнаты. Я глубоко вздохнула и принялась за еду. Я знала, что мне потребуются силы, чтобы выдержать то, что за этим последует.
Мне не пришлось долго ждать. Когда вечером вернулся папа, Эмили встретила его в дверях и сообщила ему о моем поведении за столом, и о том, как мы с Лоуэлой ослушались ее приказов. Я рано легла спать, и меня разбудил звук тяжелых папиных шагов в коридоре. Его ботинки тяжело стучали по полу, и неожиданно он распахнул дверь моей комнаты. В проеме двери я увидела его силуэт. В руке он держал толстый ремень из воловьей кожи. Мое сердце глухо забилось.
– Зажги лампу, – приказал он.
Я поспешила выполнить приказ. Затем он вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Его лицо было красным от гнева, я почувствовала запах виски. Казалось, что он в нем просто выкупался.
– Ты пренебрегаешь Библией, – сказал папа. – Ты богохульствуешь за обеденным столом? – Его гнев был не только в голосе, взгляд его черных глаз был прикован ко мне. Я едва дышала от страха.
– Нет, папа. Эмили просила меня прочитать, и я сделала это. Я прочитала больше пятнадцати страниц, но она не позволила остановиться, а я была голодна.
– Так для тебя телесное желание выше духовного?
– Нет, папа. Я и так достаточно много прочитала из Библии.
– Ты не можешь знать, что достаточно, а что – нет. Я говорил тебе, чтобы ты подчинялась Эмили так же, как и мне! – сказал он, приближаясь ко мне.
– Я так и делала, но Эмили была слишком несправедлива и жестока не только со мной, но и с Лоуэлой и Генри и…
– Отверни одеяло! – приказал он. – Отверни!
Я быстро повиновалась.
– Повернись на живот, – последовал приказ.
– Папа, пожалуйста, – умоляла я. Я расплакалась, он стиснул мои плечи и грубо перевернул меня. Затем он поднял мою ночную рубашку так, что вся спина оказалась голой. Сначала я почувствовала только прикосновение его ладоней, как будто он мягко меня поглаживал. Я было обернулась, но он заорал на меня:
– Отвернись, дьявол!
И в этот же момент я почувствовала первый удар. Ремень врезался в мою плоть. Я завизжала, но удары сыпались один за другим.
Папа и раньше бил меня, но никогда он не порол меня так остервенело. После первого удара я была слишком ошеломлена, чтобы заплакать, я давилась своими рыданиями. Наконец, папа решил, что достаточно меня наказал.
– Никогда, никогда не перечь приказам в этом доме и никогда не хлопай Библией по столу, как будто это обычная книга, – медленно, с расстановкой проговорил он.
Мне хотелось все высказать, но я усилием воли постаралась подавить это желание.
Мое тело так сильно горело, что боль дошла до сердца, и мне казалось, что ремень рассек мое тело пополам. Я не двигалась и еще некоторое время слышала, что он стоял надо мной, тяжело дыша. Затем он повернулся и вышел из комнаты. Я лежала без движения, уткнувшись лицом в подушку, до тех пор, пока мои слезы не вырвались наружу.
Но через минутку я снова услышала шаги. Я застыла в ужасе, решив, что он вернулся. Затылком почувствовала, что кто-то стоит рядом. Я повернулась и увидела, что рядом со мной, опустившись на колени, стоит Эмили. Я видела наклон ее головы, но могла смотреть на нее только с ненавистью. Она подняла голову и поставила свои острые локти на мои ссадины так, что я почувствовала боль с новой силой. В ее руках была стиснута толстая черная Библия. Я застонала, протестуя, но Эмили не обращая внимания, только сильней облокотилась, чтобы я не могла отодвинуться.
– Кто выроет яму, тот и попадет в нее, а кто пройдет через изгородь, того укусит змей, – начала она.
– Уйди от меня, – хрипло взмолилась я. – Эмили уйди от меня. Ты делаешь мне больно.
– Слова, слетающие с уст мудреца, – милосердие, – продолжала она.
– Уйди от меня. Убирайся! – закричала я. – Убирайся! – и я наконец, почувствовала, что ее усилия ослабли. Она поднялась, но осталась стоять рядом, пока не закончила чтение и не закрыла Библию.
– Да воздастся ему, – сказала она и удалилась.
Раны так болели, что я не могла сидеть, единственное, что мне оставалось – это лежать и ждать, когда боль утихнет.
Вскоре после визита Эмили ко мне пришла Лоуэла. Она принесла с собой целебную мазь.
– Бедняжка, – сказала она. – Моя бедная малышка.
– О, Лоуэла, не покидай меня. Пожалуйста не оставляй меня, – умоляла я.
– Я не покину тебя прямо сейчас, но я нужна и моей сестре, и мне придется уехать.
Она крепко обняла меня, и мы посидели так вместе некоторое время. Затем она поправила одеяло и укрыла меня. Поцеловав меня в щеку, она удалилась. Мне все еще было ужасно больно, но руки Лоуэлы значительно облегчили мои страдания. Успокоенная Лоуэлой, я наконец, смогла заснуть.
Я знала, что нет смысла жаловаться маме на случившееся. На следующее утро она спустилась к завтраку, но почти не разговаривала. Когда бы мама не поднимала на меня взгляд, казалось, что она вот-вот расплачется. Мама не заметила, как больно и неудобно было мне из-за воспаленных ран на спине. И я знала, что стоит мне пожаловаться, папа придет в бешенство.
