Галина Артемьева - Сто тысяч заповедей хаоса
На этом Юлька прекратила разговор. Вадик теперь напуган. Он привык ей верить, так что долгие годы страха ему обеспечены. А наказание? Это не ее дело. Но – тут и думать долго не надо: его наказание рядом с ним. Новая подруга жизни. Эта своего не упустит. Юлька видела ее один раз, но и тогда уже все про нее поняла: акула, гипнотизирующая мужиков так, что они видят в ней золотую рыбку. Прозрение приходит, когда «рыбка» перекусит твою жизнь пополам. Впрочем… Пусть… У нее сейчас другие задачи.
Надо самой выкарабкиваться.
Остаться живой. Здоровой. Перестать прокручивать в голове вопросы «Зачем?» и «Почему?». Ответы-то – вот они:
Зачем? – Так надо.
Почему? – Потому что хватит быть дурой.
Хватит рассчитывать на кого-то. Хватит надеяться на чужое плечо, а при этом подставлять и подставлять свое.
Она снова глянула в зеркало. Отражение стало более узнаваемым. Во всяком случае – глаза ожили.
Остальное – дело наживное.
10. «Какая жестокость!»
Юлька заставила себя переодеться к обеду. Так у Луиджи в доме заведено. Она уже привыкла. В этом торжественном отношении к совместной трапезе явно что-то есть. Какая-то благодарность за посланный кусок хлеба, неспешность, возможность перевести дух. Наверное поэтому среди представителей хорошего общества не встретишь ожиревших. У них свято соблюдается главное условие стройности: есть медленно и понемногу.
Она не знала, что выбрать: знобило-то ее по-прежнему. Да и, по большому счету, какая теперь разница, что выбрать и как выглядеть? Все эти переборы хороши для спокойной и безмятежной жизни. Когда все рушится, надо выползать из-под руин, а не думать о фасоне платья.
Юлька натянула первые попавшиеся брюки, свитер, укуталась в шаль. Сгодится.
Луиджи с испугом взглянул на Жюли.
– Ты заболела?
Юлька кивнула.
– Тебя знобит? Ну я же говорил: простудишься!
Юлька отправилась на кухню за супницей. Они обычно вместе накрывали на стол. Надо было поддержать традицию. Чего зря Луиджи пугать. Старый чужой чужеземец. Сейчас всполошится, а что толку?
– Сядь! Я сам все принесу. Я же вижу, что тебе плохо. Лишь бы не вирус, – хлопотал Луиджи.
«Добрый он человек, – подумала Юлька. – Добрый, заботливый». Сердце ее стеснилось от жалости к одинокому старику, сохраняющему достоинство, несмотря ни на что.
И тут она зарыдала. Наконец-то!
Луиджи чуть супницу не уронил.
– Что случилось? Что произошло? Как тебе помочь?
Он стоял и гладил ее теплой сухой ладонью по голове, по спине. Как лошадь оглаживают.
– Говори, девочка, говори! Что случилось?
Юлька говорила. Да много ли нужно было рассказывать? Вся ее жизнь, все ее планы были известны Луиджи изначально. И Вадика он знал прекрасно. Вадик с Орели, бывало, приезжали на концерты, вручали пожертвования в фонд помощи фестивалю. Красивые жесты – Луиджи это ценил!
– Он велел мне продать бизнес. Я перевела все на его счета. А он женился и мне ничего не сказал! Он женился! Его жена здесь! Она ждет ребенка! А я… Я так мечтала о ребенке. Он говорил: подожди! Подожди! Успеется!
– Это не помещается в моей голове! – воскликнул Луиджи. – Но – какая жестокость! К такому редчайшему сокровищу, как ты, – так отнестись! Я же тебя изучил за все эти годы. Ты – удивительная. Ты – сильная. Ты – умная. Красивая. Добрая. Ты бросаешься на помощь сама, даже когда не просят. Ты умеешь вести дела. Ты талантливая. Вытри слезки. Хотя… Лучше плачь. Слезы очень помогают. Это хорошо, когда слезы есть. Это счастье. Плачь.
– Я не знаю, что мне делать! – всхлипывала Юлька. – Я не знаю теперь, как мне жить. Все рухнуло! Все рухнуло! Все, что выстроено, – ничего нет.
– Значит, так было выстроено, – вздохнул Луиджи. – В этой жизни все строится на песке. С двух сторон надо защищать. Один не убережет. Нужны двое. И чтобы каждый отвечал за свою сторону. Один отходит – рушится все.
– Точно! – сказала Юлька, подняв глаза на старшего друга.
Они уже давно были друзьями, не стесняясь выбалтывали свои тайны, смеялись над прошлыми ошибками и глупостями.
– Знаешь, дорогая, я дам тебе совет. Давай-ка пообедаем. Я сейчас принесу из погреба отличное вино – такого ты еще не пробовала. Я приготовил восхитительный суп-пюре из белых грибов: понюхай! На второе – рыба в духовке. Я еще не зажигал огонь. Правильно сделал. Рыба должна быть сочной. Потом сыры, сорбе. Мы посидим. Обсудим все спокойно. Ты подкрепишься. Силы появятся. Вытирай слезки. Я сейчас. Я за вином.
Юлька послушно вытерла слезы. Она обожала суп из белых грибов. И сидеть с Луиджи за бокалом вина, болтая о том о сем, ей очень нравилось. И букет цветов на столе, и новая картина над камином – смотри-ка, Луиджи где-то нашел такую дивную красоту!
Ничего. Она отойдет. Ей не хочется видеть в зеркале свое серо-деревянное подобие.
– Как тебе суп? – спросил Луиджи.
– Мммм! Ты же знаешь! Мой самый-самый-самый любимый! Как ты угадал?
– А вчера ты угадала со своими баклажанами.
Луиджи старательно произнес по-русски слово «баклажан». Оно ему очень нравилось. А Юльке нравилось – обержин. И готовила она обержин по маминому рецепту: с приправами, чесноком, сыром. Раз-раз кругляшками и в духовку. Кому же не понравится?
Их медленная трапеза подходила к концу. Луиджи вынес великолепные сыры. От сорбе Юлька отказалась: все-таки ее еще чуть познабливало. Но совсем чуточку.
– Давай рассуждать, – предложил Луиджи, поднимая бокал терпкого старого вина темного, почти чернильного цвета, один дух которого уже кружил голову. – Твое здоровье, дорогая!
– И твое, Луиджи! Спасибо тебе! Ты – мой спаситель.
– А ты – мой, – засмеялся он. – Но – слушай. Я давно хотел тебе сказать, но понимал, что это абсурд. Однако, видишь, распорядительница-судьба. Я убежден: нам не надо разводиться. Пусть все остается, как было все эти годы. Мы хорошо сотрудничаем, правда. Ты – близкий и понятный мне человек. Такое взаимопонимание было у меня прежде только раз, с моим любимым другом, ты о нем знаешь. И потом – больше никогда. Вот только с тобой. Мы были – и пока есть – семья. Ты знаешь, я с женщинами никогда не спал. Но семья – это совсем другое. Мне было очень грустно при мысли, что все это закончится.
– Мне тоже не хотелось с тобой расставаться, – сказала Юлька. – Я не желала этого, хотя понимала, что это глупые и детские мысли.
– Это наш дом, твой и мой. Я завещаю все тебе. Я не беден, как могло тебе показаться. Я – экономен. Когда ты один, в голову всегда лезут мысли об экономии, знаешь ли. Живи тут, хозяйничай, занимайся фестивалем. И – радуйся жизни – другой не будет. Не надо ее тратить на страдания из-за плохих людей.
