Марина Полетика - Верю – не верю
Милица Андреевна вытаращила глаза и едва не свалилась с подоконника.
– Вы… ничего не путаете? Вы же сами сказали, что после похорон…
– Да. Там было написано, что это его последняя воля, и письмо мне пошлют, когда он умрет.
– Какая чушь! Как в плохом кино, – возмутилась Милица Андреевна, едва обретя дар речи. – Борис Георгиевич был искренним человеком, очень эмоциональным, он не стал бы писать вам, он бы просто сказал вам все, что думает!
– Вероятно, но это было как бы завещание. Последняя воля.
– Дайте письмо! – потребовала Милица Андреевна. – Немедленно!
– У меня его нет, – развел руками Вадим. – Я его сразу порвал и выбросил. Зачем мне хранить такую бумагу. Я и смотреть на нее не мог.
– И напрасно! Напрасно! Вы только все запутали! – закричала Милица Андреевна и вдруг, спохватившись, спросила: – А что же было в письме?
– Борис Георгиевич обвинял меня в том, что я украл брошь его покойной жены. Что я негодяй. И требовал, чтобы я оставил Веру в покое. Он написал, что у Веры есть жених. То есть был до нашей с ней встречи. И этот человек подходит Вере гораздо больше, чем я, с ним она будет счастлива. А со мной – нет.
В комнате повисло долгое молчание.
– Вы узнаете почерк? – поинтересовалась Милица Андреевна.
– Н-нет. Почерк как почерк. Обычный.
– Обычный! – вдруг зло передразнила его Милица Андреевна. – Как вы могли поверить в этот опереточный сюжет? Вы же знали Веру, знали Бориса! Какой жених, какое завещание?! Почему вы не пришли к Вере с этим письмом, почему не объяснились?
– Потому что Борис Георгиевич написал мне, что Вера презирает меня и любит одновременно, но эта любовь не принесет ей добра. Она не в силах сделать выбор, и он требует, чтобы это выбор сделал я и не мучил его дочь.
– Вы не понимаете, что это абсурд? – закричала Милица Андреевна, скатившись-таки с подоконника.
Теперь она нависала над сидевшим на полу Вадимом и потрясала у него перед носом растопыренной ладонью.
– Он обвиняет вас в воровстве и одновременно апеллирует к вашей порядочности! Только идиот мог поверить в это! Только идиот мог согласиться на такое! Не сказав ни слова, ничего не объяснив! И выбросить письмо!
– Значит, я идиот, – усмехнулся Вадим. – Я поверил. И выбросил.
– Это не Борис! Не Вера! – бушевала Милица Андреевна. Желая выразить свои чувства, она, не глядя, схватила с подоконника подвернувшийся под руку предмет и швырнула его об пол. Предмет, к счастью, оказавшийся металлической кружкой, подпрыгивая, укатился в угол. – Это… Это… О, я знаю, кто это! Я догадывалась! Да-да! Подождите! Мне только нужно оружие… Нет, орудие! Танк! Не меньше! Чтобы наверняка! И я найду! У меня связи!
И прежде, чем перепуганный Вадим пришел в себя, Милица Андреевна погрозила кому-то кулаком и вылетела из его квартиры, так хлопнув дверью, что в коридоре с тихим шорохом сполз на пол кусок старой штукатурки.
Восемнадцатого марта Милица Андреевна шумно праздновала свое шестидесятилетие. Ожидались гости в количестве семи человек, всем заранее разослали красиво оформленные приглашения. Лина Георгиевна с утра пораньше трудилась на ее кухне: пекла свои знаменитые пироги, на сей раз один большой с картошкой и грибами и два маленьких с яблоками и корицей. А именинница занималась собой – выбирала подходящий наряд, причесывалась и волновалась.
Особый шарм мероприятию придавал тот факт, что делала это Милица Андреевна уже во второй раз, потому что шестьдесят лет ей исполнилось в сентябре позапрошлого года. Ну и что, если дама, выглядящая гораздо моложе своих лет, решила привести в соответствие форму и содержание, для чего пришлось отмотать время назад? Вреда от этого никакого. К тому же ей срочно понадобился повод собрать всех вместе у себя дома. Не ждать же до осени, в самом деле?!
Лина Георгиевна трудилась в кухне и делала вид, будто сердится. Она знала, что у подруги день рождения осенью, а сейчас Милице – шестьдесят один с половиной. Но она была женщиной великодушной, и беспокоило ее отнюдь не это. Беда в том, что Милица категорически отказалась посвятить подругу в суть дела. Да еще и мотивировала это тем, что Лина якобы не умеет держать себя в руках, при первом же случае норовит удариться в слезы, а еще у нее на лице все написано, поэтому из стратегических соображений ей просто лучше ничего не знать. И теперь Лину Георгиевну распирали, как дрожжи тесто, противоречивые эмоции. С одной стороны, Милица отчасти права – Лина всегда отличалась эмоциональностью, а в последнее время и вовсе переходила от слез к смеху мгновенно. С другой стороны, признавать это было обидно. И ждать кота в мешке, обещанного на сегодня, тоже обидно. Милица, посторонний вроде бы человек, так много сделала для их семьи, что стала почти родной, а родню надо поддерживать, а не расспрашивать. Если добавить сюда любопытство, которое росло буквально ежеминутно, то станет понятно, почему Лина Георгиевна, хлопоча в кухне, постоянно вздыхала, произносила шепотом длинные монологи или усаживалась на табуретку, сосредоточенно глядя перед собой в пространство и забывая обо всем на свете. Чудо, что пироги при этом все же удались, судя по запаху, который распространялся из кухни на всю квартиру.
На запах выплыла из комнаты и хозяйка дома. Лина Георгиевна, только что привставшая с табуретки, чтобы начать чистить яблоки, приоткрыла рот и молча села обратно. Довольная произведенным впечатлением именинница прошлась взад-вперед по тесной кухоньке, чтобы аудитория могла насладиться зрелищем. Посмотреть было на что. На Милице Андреевне было прелестное летнее платье в мелкий цветочек, оно отлично сочеталось со светлыми босоножками. Но поверх всего этого легкомыслия был надет серый милицейский китель.
– Да ладно, не пугайся, – великодушно утешила она подругу, насладившись произведенным эффектом. – Я сниму, когда гости придут. Так просто… к случаю. Были, знаешь ли, когда-то и мы рысаками. Я, между прочим, майор милиции в отставке. Полгода до подполковника не дослужилась… Но связи у меня остались, имей в виду. А впрочем, сама увидишь. Слушай, пирог с картошкой уже готов? Дай кусочек, с утра ничего не ела.
– Ни за что, – заявила Лина Георгиевна. – На что будет похож надкусанный пирог?
– А отрезать? Я кусать и не буду… – с надеждой уточнила Милица Андреевна. – Ну, пожалуйста!
– Не дам. Как я поставлю на стол пирог с откромсанным куском? – оскорбилась Лина Георгиевна. – Съешь хлеба с маслом… именинница.
– Я для кого стараюсь? – возмутилась Милица Андреевна. – Для себя?
– Для нас, для нас! Вера на тебя молиться готова! И Вадик от нее не отходит. Я потому и домой уехала. Теперь я за Веру спокойна, – зачастила Лина Георгиевна, отрезая хлеб, намазывая маслом и укладывая сверху колбасу. – Вот, кушай на здоровье! Чайку погреть?
