Анастасия Соловьева - Дом, в котором ты живешь
Словом, не люди живут у нас в квартире, а одни яркие индивидуальности. Рядом с ними непременно должен быть кто-то, кто уберет, протрет, а в нужную минутку подскажет, где лежит вожделенная вещь. Возможно, на эту роль могла бы сгодиться я. В отличие от мамы я не зарабатываю больших денег. И не готовлюсь к вступительным экзаменам, как Денис. Но я тоже «индивидуальность». Индивидуального во мне то, что я живу в большом торе, как в черной ночи. И в этом смысле моя индивидуальность перевешивает все остальные.
Нельзя сказать, что я живу совсем без надежды. Сначала, когда я только перебралась к маме, мне казалось, что Давид, не дозвонившись на Каменщики из Стокгольма, начнет повсюду разыскивать меня и рано или поздно найдет.
Потом я дала ему отсрочку. Ведь в Стокгольме он все спишет на неполадки телефонной связи. Но приедет в Москву, увидит пустую квартиру, поймет, что не мыслит жизни без меня, мгновенно сделает выбор между мной и Евой… Я бежала на каждый телефонный звонок. Бежать было недалеко, но все время что-нибудь больно ушибешь: то локоть, то коленку. Я хватала трубку и терла ушибленное место.
— Позовите Дениса… Здравствуйте.
— Олега можно?
— Вас беспокоят с телефонного узла…
— Попросите, пожалуйста, Юлию Александровну. Это со старой работы…
— Опрос общественного мнения. Не согласились бы вы ответить на несколько вопросов?
Сердце сделает кульбит, замрет, и дальше — в новое ожидание…
Последняя надежда стала таять в середине февраля. Он уже неделю в Москве. Как бы ни был занят, позвонить нашел бы время. Значит, не хочет. Решил, что так лучше. Неужели так спокойно решил? А кто сказал, что спокойно. Может, ему сейчас еще хуже.
Нет, глупости. Он просто не может найти меня. Звонит, наверное, на Чистопрудный.
Думает, я вернулась туда. Я набрала номер своей квартиры. Не отвечает. Может, и он сейчас так же замирает над телефоном. Я взглянула на часы. Половина девятого. От крыльца до крыльца езды сорок минут. Буду у Ленки в десятом часу вечера. Наверняка, она уже вернется.
Я лихорадочно натягиваю сапоги, влезаю в рукава шубы.
— Ма, ты скоро? — интересуется Олег. Несмотря на поздний час, дома мы с ним вдвоем.
— Скоро, — бросаю я на ходу.
…Ленка не открывает. Я жму на звонок, уверенная, что она конечно же дома, но случайно увидела меня в окно и не хочет лишний раз напрягаться. А зачем? Денег она мне не должна, остальное ее не касается. Восстановить Ленкину логику нетрудно. А если Давид спросит у нее мой телефон? Она даст номер на Каменщиках. Все, круг замкнулся. Номер мобильного я сгоряча сменила.
Надо было уходить, но тут за моей спиной с шипением разъехались двери лифта. Ну конечно, кто-то из соседей. Не везет мне! Сейчас начнутся расспросы, сочувственные взгляды. Бедная женщина, одна с тремя —детьми. Решилась на последний отчаянный шаг — сдала квартиру…
— Марин, ты что ль? — Вздрогнув, я оглянулась и увидела Изу. Она выходила из лифта бледная, в распахнутой дубленке, страшно родная.
— Иза! — Я бросилась к ней. Секунду назад невозможно было представить, что я могу так радоваться. — Иза, неужели это ты?
— Да я, я, — устало улыбнулась Иза. — да ты к Ленке? Они уехали… В Голландию.
— Правда?!!
— А что? Она вроде бы с тобой рассчиталась.
— Да. Но я жду звонка. На этот номер. — Я кивнула головой в сторону квартиры.
— Почему на этот? Да что мы на лестнице разговариваем? Заходи и не стой как чужая, раздевайся. Поужинаешь со мной.
— А твои где?
— Сергей в командировке. Завтра возвращается. Катька у подруги. К какому-то зачету готовится. Какие, скажи мне, зачеты в начале семестра?
Иза молниеносно накрыла на" стол, достала рюмки и неизменный ликер.
— Вот держу на случай твоего внезапного появления. Где ты пропадаешь? И что за чушь ты несла насчет каких-то звонков?
— Понимаешь… — замялась я. — Я жду звонка от одного человека… А он знает только этот телефон.
— Какой человек? Слушай, не темни, пожалуйста!
Я помолчала.
— Давид!
— Как Давид?!! А я звоню-звоню по 912… Ты там больше не живешь?
— Нет, я у мамы…
— Вы поссорились?
— Тут другое. У него жена в Швеции.
— Да ты что?!! Ну и конспиратор! Так поставил дело— никто ни о чем не догадывается…
— Кто не догадывается? — взорвалась я. — Булыжная?! Передай ей: жене девятнадцать, современная, с юмором — ходячий праздник!
— Ну а ты-то тогда чего ждешь? — спросила Иза спокойно.
— Ах, Иза! Чего я жду? Надежда умирает последней!
— И на чем зиждется твоя надежда?
— На невозможности жить без нее.
— Не увиливай! — сказала Иза строго. Она (и небезосновательно!) считала себя профессором в таких вопросах и требовала полного отчета.
Пришлось отвечать.
…Жили хорошо. И расстались хорошо. То есть то, что расстались, не хорошо, конечно. Но разошлись по-хорошему: так-то и так-то.
— Это ты свой побег называешь «разошлись»?
При одном воспоминании о побеге я поежилась. Как только у меня тогда хватило сил?
— Да как ни назови… Я не хочу делить его с кем-то. Будь на его месте кто-нибудь другой — не знаю, но его… А может, просто возраст… не позволяет идти на компромисс.
— А я слышала — наоборот: максимализм — удел молодости. С годами начинаешь ценить счастье в любых количествах.
— Это кто как. А помнишь, ты говорила: прожить спокойно и с достоинством? Вот и пришлось выбирать: или достоинство, или счастье урывками.
— Ну, выбрала достоинство, а теперь мечешься как угорелая?
— Господи, Иза! Я так устала. Достоинство — это почти непосильно! — Чтобы не разрыдаться, я закусила губы.
— Как ты изменилась, Маринка! — проговорила Иза после недолгого молчания. — Рядом с этим Давидом просто другим человеком стала! Ты была всегда (не обижайся!) взрослым ребенком… нерешительным, робким, зависимым. А теперь — хозяйка! И знаешь, я думаю, он позвонит. Не сюда, конечно. На самом деле ему ведь ничего не стоит найти тебя.
— Чего ж он ждет? — почти закричала я.
— Но ведь он должен что-то тебе предложить. Тебя, такую, какая ты сейчас, в принципе не может устроить прежняя ситуация. Он это понимает. А на серьезные перемены нужно время.
Это звучало слишком хорошо для того, чтобы быть правдой. А с другой стороны, надо знать Изу. Утешительная ложь отнюдь не ее стиль.
— Ты все в журнале работаешь? — как ни в чем не бывало спросила Иза, не давая сосредоточиться на заветном.
— До лета доработаю, а дальше — в школу. В редакции я чувствую себя не у дел. Особенно после всех событий.
— Да, — согласилась Иза. — Любимая работа много значит. Все неприятности забываются.
…Из родного подъезда я выходила со странным ощущением, будто сама жизнь ищет примирения со мной. На условиях компромисса. Не хочет возвращать мне Давида. Но и во мрак погрузиться не дает. Предлагает маленькие радости. Например, вечер со старой подругой. И как приятно убедиться, что ты еще кому-то нужна! А ведь, если разобраться, я свинья свиньей. Изе не звонила три месяца. То была слишком счастлива, то несчастна…
