Ольга Егорова - Капля света
Она приснилась мне живой, счастливой, бегущей по какому-то зеленому лугу. Только потом, когда Настя приблизилась, подбежала ко мне, я увидела в ее глазах такую боль и такую обиду, что успевшая уже поверить в чудо душа снова едва не разорвалась на части.
Я проснулась от собственного крика. Долго сидела на кровати, пытаясь прийти в себя, только ничего у меня не получалось. Снова и снова я вспоминала Настю, и почему-то воспоминания эти приводили меня каждый раз в одну точку, возвращались в тот самый последний наш вечер. Как мы сидели с ней вдвоем в ее комнате, рассматривали ту ужасную картинку и понимали, что жизнь еще страшнее…
И такое острое чувство обиды на этих незнакомых мне людей вдруг стало разрастаться во мне, такое непонимание этой дикой жестокости переполняло душу, что просто умереть хотелось, только бы забыть обо всем этом… Я думала: ведь живут же они все на свете. Ходят по этой земле, в которой теперь лежит моя Настя. И даже не вспоминают, наверное, о том отстранение констатировала, что, кажется начинаю сходить с ума. Потому что в последние дни меня, уже ничего, кроме выбора оружия для осуществления мести, не занимает. Эти картинки превратились для меня в какую-то манию. Я наслаждалась ими любовно перебирала в своем сознании, как перебирала когда-то моя Настя альбом с репродукциями Сальвадора Дали.
Это были страшные дни, страшные ночи. Особенно — ночи. Очнувшись порой от своего туманного бреда, я начинала думать о том, что нельзя так жить, что нужно попытаться найти какой-то выход из этого замкнутого круга. Пытаясь спастись от кошмаров, я вспоминала, как несколько лет назад мы с Настей вдвоем переживали смерть мамы. Вспоминала Настины сказки, которые уносили нас в придуманный мир. Только уже тогда странное предчувствие не давало мне возможности попытаться помочь себе Настиными сказками. Просто закрыть глаза и начать потихоньку рассказывать самой себе историю про черную кошку с белыми пятнами. Я как будто уже тогда знала: то, что происходит со мной сейчас, — еще не самое страшное. Придет еще тот день, когда Настины сказки мне пригодятся…
Настал уже сентябрь. На лекции в университет я не ходила. Я вообще университет решила бросить, потому что ни к чему теперь все это было мне. На работу только заставляла себя ходить, чтобы хоть как-то отвлечься. Но отвлечься не получалось. И дома, и на работе, и днем, и ночью я задыхалась от обиды, переполнявшей меня. Я чувствовала, что не смогу уже стать прежней, хотя бы наполовину прежней, до тех пор, пока буду знать, что люди эти, которые так оскорбили мою Настю, живы и счастливы. И главное, мне стало уже казаться, что и она, Настя моя не будет никогда спокойна, если я допущу это.
Да, вероятно, я начинала сходить с ума. Но что мне оставалось делать? Разум, мечущийся в поисках выхода и не находящий его, рано или поздно все равно погружается в пучину безумия. Это давно известно, кажется, что-то подобное сказал кто-то из великих. К тому же мне было все равно, что будет со мной буду я сумасшедшей или нормальной, буду мертвой или живой… Одна только бабушка у меня осталась, но она была далеко и ничем мне помочь не могла. Так я и жила в плену своей навязчивой идеи, которую, вполне возможно, и осуществила бы рано или поздно. А может просто помешалась бы окончательно и навечно осталась жить в окружении своих несбывшихся фантазий. Если бы не случай.
В тот вечер я как-то случайно забрела в университет. Просто решила пройтись по городу, я часто совершала такие прогулки, не имея никакой конкретной цели и даже чаще всего не замечая, куда и зачем иду. Проходила мимо корпуса, а там как раз перемена была, ребята знакомые, из моей группы, стояли возле входа, курили. Налетели на меня:
— Лерка, Лерка, ты куда пропала? Учебный год начался неделю назад, а ты первый раз пришла. У тебя неприятности? Или просто так прогуливаешь?
Я не стала им про Настю рассказывать. Я вообще ни с кем про Настю, кроме бабушки, не разговаривала. Ответила:
— Просто так прогуливаю.
Они меня тогда и затащили на лекцию по зарубежной литературе. Я не особенно сопротивлялась, потому что мне все равно было, где находиться. Потому что даже среди людей я чаще всего бывала одна. Особенно уютно мне было, когда людей было много и все они были посторонние. Это был как раз тот случай: примостившись на задней парте, я могла спокойно отдаться своим маниакальным идеям.
Там-то я его и увидела… Почти сразу поняла, кто передо мной стоит. И подумала: как это я раньше не вспомнила, ведь говорила же мне Настька — Селезнев Павел Алексеевич, он и есть.
Трудно описать словами, что я тогда испытала. Я смотрела на него и чувствовала, что умираю от ненависти. Я представляла себе, как подойду к нему после пары, как стану бить его по лицу, кричать на него, выплескивая всю накопившуюся боль…
Нет, конечно. Не подошла, не ударил. Не смогла почему-то. Прошла мимо и даже взгляда не подняла. Только чувствовала, как кипит во мне бессильная ярость.
Вернулась домой, легла спать. Всю ночь глаз не сомкнула — все думала, думала. Вспоминала его лицо холеное, голос уверенный, тон ироничный. Все хуже и хуже мне становилось. Ночь прошла, день наступил, а я все думала о нем. Непостижимым мне казалось все это. Это спокойствие его, взгляд скучающий. Взгляд человека, не причастного к смерти…
Невозможно было с этим смириться. Я решила тогда снова пойти на лекцию, дождаться конца пары и на этот раз сделать — хоть что-нибудь. Оскорбить, ударить, плюнуть в лицо. Хоть что-нибудь…
Странно как-то все получилось. Как будто кто-то свыше вмешался в ход событий, встал на мою сторону и не позволил мне совершить ту ошибку непоправимую. На лекции у меня закружилась голова, веки свинцом налились. Это, видимо, от бессонной ночи, от нервного перенапряжения. А потом я в какую-то яму темную провалилась. И не сон это был вовсе, а какой-то тяжкий полубред, трясина какая-то, из которой я выбраться пыталась безуспешно. Она меня совсем затянула, отгородила от реальности.
А потом, когда я очнулась, уже поздно было. Онстоял возле меня. Дотронулся до плеча моего, а я сразу не сообразила, кто он и что все это значит. Перебросилась с ним парой фраз и только потом уже осознала отчетливо, где я нахожусь и с кем разговариваю, .. Но в тот момент что-то почудилось мне в его глазах. Что именно — я тогда еще расшифровать не успела, но какое-то шестое чувство остановило меня. Я не стала кричать, не стала устраивать скандала. Ненависть моя затаилась, как дикая кошка перед прыжком. Это она, ненависть, заставила меня взять себя в руки. Она шепнула мне: «Поговори с ним. Поговори с ним спокойно, выйди с ним на улицу…
