Татьяна Алюшина - Риск эгоистического свойства
Тимофей внимательно смотрел на выражение Катькиного лица, читая, как с книжного листа, все ее мысли, переживания, эмоции, догадки, возмущения, страхи.
Налил себе водки, Катерине вино в стаканы, выпил молча, закурил, сильно затянувшись. Не сводя с него взгляда, она выпила, не почувствовав вкуса, и хриплым, старческим голосом потребовала:
– Объясни, почему ты так решил?
– Я объясню, Кошка, но только один раз, и больше к этой теме мы не станем возвращаться, – решительно, но как-то надломленно принялся объяснять Тимофей. – Когда мне предложили в разведшколу идти, я думал сразу отказаться, к тебе рвался. А потом прикинул, не мешало бы сначала посмотреть, как у нас с тобой. Два года прошло, ты повзрослела, можно и серьезные вопросы решать. Думал, работать пойду, ты учиться, через год поженимся. А увидел тебя, сразу понял – ни фига! Не тянет тебя ко мне как к мужику! И не потому, что ты наивняк сопливый, побольше других об этом знаешь, сам все объяснял, а нет в тебе ко мне ни желания, ни любви. Ты висела на мне, обнимала постоянно, все руку отпустить не могла, но ни разу не потянулась поцеловать, посмотреть другим взглядом. Не звучим мы вместе! Вот я и ушел, выбрал себе профессию подальше от тебя. Присматриваю на расстоянии, кое с кем из мужиков общежитских переписываюсь, из тех, с кем в прошлый раз познакомился, чтобы знать, что у тебя здесь происходит.
У Катьки рушился мир, жизнь рушилась, разлетаясь обломками, и она попыталась хоть как-то спастись в этом землетрясении, под обломками.
– Тим! Тим, я просто об этом ничего не знаю! Я и не целовалась ни разу в жизни! Это все неправильно, что ты говоришь, не может никого быть, кроме тебя, в моей жизни! Я не задумывалась про любовь, про «звучим»! Для меня ясно и понятно, что можешь быть только ты!
Он резко, зло, движением, которое она и не успела заметить, рывком притянул Катерину к себе с такой стремительной силой, что оба стула, на которых они сидели, отлетели далеко в разные стороны, и поцеловал.
Жестко, делая больно губами. Но сразу сбавил напор, уложил ее затылок в свою большую ладонь, повернув и устроив ее голову удобней, углубил поцелуй, раскрыв языком ей зубы.
И целовал.
То ли от внезапности, то ли от переживаний сильнейших, пугающих Катька не чувствовала ничего приятного. А ведь это был ее первый настоящий поцелуй и именно с тем человеком, с которым и подразумевалось, и… и пустота.
Он так же резко, как атаковал, прервав поцелуй, оттолкнул ее от себя.
– Все? Вопросов больше нет? – агрессивно-обвинительно сказал, заглянув ей в глаза.
– Я… это неожиданно, я ничего не поняла, надо еще раз попробовать, – лепетала Катька, чувствуя, как неумолимо разрастается внутри зияющая черная пустота.
Тимофей пребольно ухватил ее за плечо, впиваясь через ткань футболки в кожу пальцами, рванул к себе и, буравя злыми, прищуренными от гнева глазами, обжег жесткими, бьющими наотмашь, как пощечины, словами:
– Я, конечно, могу прямо сейчас завалить тебя и драть всю ночь, тем более что у меня хрен знает сколько не было бабы! Но мне не нужны ничьи подачки, особенно твои! Я потом ненавидеть тебя буду и себя! – И он второй раз оттолкнул ее от себя, как гадость мерзкую какую.
Налил полстакана водки и выпил залпом. Как воду. Закрыл глаза. Постоял так несколько секунд, перевел дыхание, медленно поднял свой стул, поставил на место и сел.
Катька стояла не шевелясь, потрясенно следя взглядом за каждым его движением.
– Садись, – приказал Тимофей, посмотрев на нее черными бездонными зрачками, поглотившими радужку глаз.
Незрячими руками, так и продолжая не сводить с него взгляда, она нащупала свой стул за спиной, поставила и села.
– У меня нет никого на свете, кроме тебя, – отведя от нее взгляд, сказал он голосом, перегоревшим от боли в пепел. – Я хочу тебя лет с четырнадцати, а полюбил в тот момент, когда ты затащила меня избитого под бабкину кровать. И ждал все эти годы. Надеялся. Я могу взять все, что ты предлагаешь, и знаю, мы бы хорошо жили, но мне этого мало. Я беспризорник, шпана дворовая, сын конченых алкоголиков, отброс общества с рождения, и именно поэтому еще в детстве я поклялся, что никогда и никому не позволю себя унижать. Жить с тобой, ложиться в одну постель, заниматься любовью и знать, что ты меня не любишь и не сможешь полюбить, – это унижение. И это убьет, предварительно исковеркав, изгадив, все, что у нас есть, мы потеряем друг друга.
Катерина смотрела на него, и у нее беззвучно катились слезы по щекам, и она чувствовала себя виноватой! Виноватой, виноватой! Она ненавидела себя в тот момент! И жить не хотелось, так непереносимо тошно было!
– Что нам делать? – шепотом спросила она, забывая вытирать слезы, которые, стекая по щекам, собирались в большую каплю на подбородке и шлепались на ее сцепленные замком ладони, обжигая, как кипяток.
Как было всегда, все эти годы – только он один и мог ответить на этот вопрос. Он посмотрел на нее, и перегоревший в пепел взгляд менялся на стариковскую мудрость.
– Ничего, Катюха, не делать. Жить дальше.
А ей казалось, что огромный ржавый крючок подцепил все ее внутренности и тянет через разрывающееся горло, это было больно, больно, больно!! И нечем дышать, а сердце уже разлетелось на тысячу ошметков, и сейчас, вот прямо сейчас она умрет!
Не умерла. А пытки только начинались.
– Катька! – с громким жизнеутверждающим возгласом влетела в комнату соседка Надя и затормозила на пороге, увидев Тимофея. – О, ты не одна!
А великий лицедей Тимофей в пару секунд изменил выражение лица, спрятав истинные переживания за привычной маской мужской приветливой заинтересованности.
– Как я понял, это твоя знаменитая соседка Надежда, – с максимальной любезностью и мужским обаянием, включенным на всю мощность, сказал он.
– А если я не ошибаюсь, – нырнула с удовольствием во флирт Надюха, в прямом смысле слова «с порога», – это легендарный брат?
– Тимофей, – представился он, поднимаясь со стула.
– О, да у вас тут пир горой! – покачивая призывно бедрами, поднесла себя к столу Надька.
– Прошу, – широким жестом пригласил Тим, демонстративно окинув ее оценивающим взглядом с ног до головы и изобразив восхищение увиденным и по достоинству оцененным.
Просить было лишним, Надька уже присутствовала в полном объеме и за столом, и в игре мальчики-девочки.
Слухи в общаге быстрее и жарче лесного пожара, и через полчаса к ним в комнату потянулся народ, знакомый и очарованный Тимофеем с Нового года.
Выпивка, веселье, музыка набирали обороты и масштабность. Надька и парочка девушек, образовавшихся незаметно в халявном застолье, выдавали Тимофею откровенные авансы, а Катерина понемногу смещалась на задник декораций, отодвигаемая шумной, все прибывающей компанией.
