Франсуаза Бурден - Оковы прошлого
— Ты здесь, дорогая? — с удивлением спросил Альбан, идя ей навстречу.
— Новые проблемы?
— Электрик по всему дому разбрасывает куски наличников и старые провода и считает это нормальным. Я попросил его прибирать за собой. Дом похож на склад стройматериалов!
— Как думаешь, они сдержат слово и закончат к Рождеству?
— Надеюсь!
Альбан выглядел усталым, расстроенным и озабоченным.
— Как себя чувствует Жозефина? — тихо спросила Валентина.
— На этот раз, похоже, все обошлось. Но я не знаю, когда она вернется домой.
— Ты сказал, что мы можем…
— Она ничего не хочет слушать. Если Жо что-то решила, ее не переубедишь.
Он очень огорчится, если бабушка не сможет присутствовать на церемонии, Валентина это знала. Убедившись, что в коридоре они одни, она обняла Альбана за шею и поцеловала. Систему отопления починили, и температура в доме снова стала пригодной для жизни. Они несколько минут молча постояли, обнявшись.
— Послезавтра я на день уеду в Париж, — сообщила Валентина. — Малори поможет мне подобрать платье.
— Прекрасно! — лишенным эмоций голосом отозвался Альбан.
— И я постараюсь не слишком тебя разорить, мой пожелавший остаться неизвестным благодетель!
— Но…
— Мне очень приятно, что ты об этом подумал, Альбан! И все-таки я бы хотела, чтобы ты ничего от меня не скрывал, даже желая сделать мне приятный сюрприз. У нас уже были проблемы из-за… недопонимания. Поэтому давай не будем друг от друга ничего скрывать, хорошо?
Было очевидно, что она коснулась больного места — Альбан помрачнел и отвел взгляд.
— У тебя есть какие-то секреты? — напрямик спросила Валентина.
— Нет.
Он соврал, она была в этом уверена, но расспросы ни к чему хорошему не приведут.
— Идем обедать, — предложил он, беря ее за руку. — Я привез мидии, они будут готовы через минуту. Твоя работа в этом хаосе хоть немного продвигается?
—Я бы не сказала.
— Когда ты ее сдаешь?
— Последний срок — конец января.
В кухне Альбан положил мидии в раковину и стал их мыть.
— Тебе не обязательно работать. Когда родится ребенок…
— Альбан! Мне нравится моя работа, и я могу делать ее дома. Зачем мне ее бросать?
— Я хотел сказать, поступай, как тебе лучше. Выбирай сама.
— Зарабатывать хоть немного для меня важно. И жить активной жизнью тоже. Я не хочу…
— Себя хоронить?
— Нет! Ты прекрасно знаешь, что я не это хочу сказать. Жить здесь с тобой — для меня счастье. Я никогда не думала, что встречу такого, как ты. И даже в самых смелых мечтах не представляла такого замечательного дома, как «Пароход»! Каждое утро, когда я просыпаюсь, мое сердце замирает от радости, что все это случилось со мной. Похоронить! Я бы сказала — «родиться заново». Но работать я буду. Может, время от времени буду ездить в Нью-Йорк, чтобы освежить знание языка, поднабрать неологизмов и арготической лексики.
Альбан обернулся, и на лице его ясно читалось удивление.
— Тебя это огорчает? — пожалуй, слишком быстро спросила Валентина.
— Вовсе нет.
— Раньше мы об этом не говорили, не было повода. Мне кажется, нам нужно больше разговаривать друг с другом, Альбан.
Он молча положил в кипящее в неглубокой кастрюле масло репчатый лук, лук-шалот, букет зелени и мидии, налил немного белого вина.
— Сколько детей ты хотел бы иметь? — спросила Валентина, подходя к нему. — Я даже этого не знаю!
Помешивая большой ложкой в кастрюле мидии, Альбан свободной рукой обнял Валентину за талию.
— Я всегда радовался, что у меня есть братья. Наверное, быть единственным ребенком в семье скучно. Но решение все равно за тобой.
Валентина прижалась лбом к его плечу и прошептала:
— Если бы ты знал, как мне страшно!
— И чего ты боишься?
— Что случится что-нибудь плохое. За эти несколько месяцев многое может произойти — краснуха, эклампсия, плохие новости после пренатальной эхографии и много чего еще! И потом, как я могу быть уверена, что ребенок правильно развивается, что он не перестал дышать?
— Думаю, все будущие матери этого боятся, — ответил Альбан успокаивающим тоном. — Поговори с кем-нибудь, кто…
— С Софи?
Смеясь, она поцеловала его в шею.
— Идея не так уж абсурдна, я уверена — Софи с удовольствием будет изображать из себя коуча. Я уже вижу, как она выходит на площадь и всем и вся рассказывает, как она заботится о своей маленькой младшей невесточке. Хотя для нее назвать меня «невесткой» — острый нож в сердце! Софи мне не нравится, но должна признать, дети у нее прекрасные — хорошо воспитанные и выглядят абсолютно здоровыми.
Альбан без особой уверенности кивнул, подхватил кастрюлю и поставил ее на стол.
— Сядь, дорогая.
Вид у него был серьезный, почти торжественный.
— Валентина, мне нужно кое-что тебе сказать.
Он говорил так, словно собирался сообщить ей о неминуемой катастрофе. Садиться Валентина не стала. Она стояла и смотрела на него с любопытством, которое граничило с испугом.
— Насколько я знаю, — начал Альбан, — моя мать была женщиной неуравновешенной. Старшие об этом никогда при нас не говорили, подробностей я не знаю, но мне кажется, она была слегка… сумасшедшей.
— Моя тоже, поверь! — с горечью отозвалась Валентина. — Твоя хотя бы любила своих детей.
— Дело не в этом. Я пытаюсь тебе сказать, что некоторые душевные болезни…
— О какой болезни ты говоришь? В те времена сумасшедшим считали любого, кто вел себя не так, как все. Твоя мать была чудаковатой, и что с того? Я буду рада, если наш ребенок станет мыслить оригинально. Дорогой, давай не будем создавать проблему на пустом месте. Мы скоро увидим, на кого похож наш малыш. И если это мальчик, я бы хотела, чтобы он был вылитый ты, разве что не такой серьезный!
Валентина села и стала раскладывать мидии по тарелкам. Когда она подняла глаза на Альбана, чтобы пожелать ему приятного аппетита, то увидела на его лице недовольную гримасу.
— Ты расстроился?
— Если честно…
Было очевидно, что он колеблется, хочет сказать что-то еще, но, в конце концов, он просто улыбнулся.
— Я люблю тебя, моя Валентина, — нежно сказал Альбан.
Именно эти слова ей хотелось услышать, остальное неважно. Сейчас Валентина проживала самые радостные моменты в своей жизни, и ни одно облачко не должно было их омрачить. Пять минут назад она испугалась, подумав, что Альбан вот-вот скажет, что на их пути появилось какое-то препятствие, которое помешает им быть счастливыми. И если все дело в странностях его матери, бояться нечего. Склонность к самоубийству на почве депрессии по наследству не передается. Судя по старым фотографиям, Маргарита Эсперандье была очень красивой, и Валентина не против, если ребенок, которого она носит под сердцем, будет на нее похож…
