Фреда Брайт - Маски. Карнавал судеб
— Почему вы мне сразу во всем не признались? — повторил он вопрос. — Мы бы тогда и не затевали эту комедию с анализами!
— Не понимаю! — в замешательстве вскричала Ким. — Что я должна была сказать?
— Почему вы не сказали мне, что она вам неродная мать?
Ким задохнулась.
— Вы с ума сошли… — прошептала она. — Неродная мать? Вы точно сошли с ума! Чего, ради всего святого, вы добиваетесь?
Наступила гробовая тишина. Доктор Осборн внимательно смотрел на нее, и на лице его было написано недоверие. Наконец он смягчился:
— Вы разве не знали, что вы приемный ребенок?
— Нет! — выкрикнула Ким. — Здесь, должно быть, какая-то ошибка! Пожалуйста! Скажите мне, что это недоразумение… шутка!
— Боюсь, никакой ошибки нет. Я дважды проверил результаты анализа крови и тканевых клеток — никаких сомнений. Ни одного шанса на то, что миссис Вест может быть вашей матерью. В ваших организмах нет ни одного признака даже отдаленного физиологического родства. Мы все были просто поражены…
Но вряд ли кто-нибудь из них был поражен сильнее, чем Ким, которая потеряла сознание.
На ночном столике в спальне стояло старинное зеркало в золоченой бронзовой раме — Тонио приобрел его в молодости, в свою бытность послом во Франции. Когда-то оно украшало будуар императрицы Жозефины; его лирообразные контуры обрамляли смотревшееся в него лицо словно рама портрета. Ким нравилось воображать, что если она однажды неожиданно взглянет туда, то в глубине различит отражения лиц из далекого прошлого.
Ким давно уже начала ощущать свое внутреннее сходство с Жозефиной Бонапарт и увлекалась коллекционированием ее заколок, пузырьков от ее духов, ювелирных украшений… Императрица была креолкой и родилась на Мартинике. Ким вычитала где-то, что она слыла сведущей в области черной магии. Возможно, что-то магическое сохранилось и в этом зеркале…
На следующее утро после страшного открытия Ким сидела перед ним и с отчаянным напряжением вглядывалась в свое отражение, стараясь найти ни много ни мало — саму себя.
Кто была эта так называемая Кимберли Вест, смотрящая на нее из зеркала изумленными глазами? Откуда она появилась? Кто ее родители? Каково происхождение? Но зеркало было безответно. Оно так же набрало в рот воды, как и сама Бетт Вест.
— Я должна знать! — не переставая молила ее Ким. — Я не могу и дальше жить в неведении! Умоляю, скажи мне правду!
Бетт отвернулась лицом к стене и не отвечала. Она настолько свыклась со своим обманом, что он стал ее второй натурой, и ни слезы, ни мольбы Ким не давали никакого результата.
— Мне плохо… — прошептала она еле слышно. — Пожалей меня и оставь в покое…
В душе Ким боролись гнев и сострадание. Она чувствовала себя бессердечной, раз способна так изводить человека, которого любит, но в то же время ее охватывал ужас при мысли о том, что Бетт может уйти в мир иной, унеся с собой эту тайну. Бывали моменты, когда Ким нестерпимо хотелось схватить Бетт за плечи и вытрясти из нее правду — немедленно! До того, как ее душа расстанется с телом!
По мере приближения Бетт к концу Ким практически перестала отходить от ее кровати. Она проводила ночи на кушетке рядом с ней в состоянии полной готовности, в ожидании либо смерти Бетт, либо ее признаний — того, что последует скорее.
Может, она заговорит во сне или пробормочет что-то в бреду… Может, сжалится над Ким и разоткровенничается… «Одно слово! — молилась Ким. — Имя. Место. Ключ к разгадке!» Но это должно случиться, и как можно быстрее, потому что речь Бетт становилась все тише и невнятнее. Она впадала в беспамятство и выходила из него по нескольку раз в час. Окружающее она воспринимала все более смутно. Ким сходила с ума…
Единственными ее собеседницами были медсестры, особенно одна из них, дежурившая по ночам и ставшая ей наперсницей.
Лили Мэддокс была родом с Ямайки, и ее мягкий островной выговор приятно ласкал слух Ким. Лили называла ее «миледи», чем напоминала ей Селесту, и проявляла к ней заботу и сочувствие.
— На моем попечении двое больных, — уговаривала она Ким, — зачем же вам, бедняжке, понапрасну мучиться? Вам нужно отдохнуть! Если что-нибудь случится — обещаю, я тут же вас разбужу!
Но Ким не могла спать, не могла есть, не могла думать ни о чем, кроме приближения смерти Бетт. В тишине она чутко улавливала малейшее изменение в ее дыхании: день ото дня оно становилось все поверхностнее, все слабее — по мере того, как угасала жизнь Бетт.
— Боюсь, осталось уже недолго, — произнес однажды утром в начале мая доктор Осборн. — От силы несколько дней. Все, что мы можем, — облегчить боль. Медсестры за этим проследят.
В ту ночь пришедшая на дежурство Лили жестом поманила Ким в угол палаты. В нескольких шагах от них прерывисто, с присвистом дышала Бетт.
— Когда ваша мама проснется, я сделаю ей укол, — зашептала Лили.
— Да… доктор мне говорил. Морфий, да?
— Я собираюсь ввести ей пентотал. Знаете, что это такое, миледи?
Ким остолбенела:
— Сыворотка правды?!
Лили кивнула:
— Потом я выйду из комнаты, а вы сможете попрощаться со своей мамой без посторонних.
Ким обняла медсестру.
— Благослови тебя Господь, Лили!
Была уже почти полночь. Препарат начинал действовать.
Ким сидела, низко склонившись к материнским губам. Перед ней неожиданно промелькнуло воспоминание о том, как она когда-то вот так же склонялась над полуживым телом леди Икс на берегу Женевского озера, стараясь разобрать обращенные к ней слова…
Но у совершенно обессилевшей Бетт изо рта вырывалось только какое-то бульканье. Ее движения были лихорадочными, неуправляемыми. Один глаз вращался, будто хотел выскочить из орбиты, а другой застыл в неподвижности, уставившись на Ким.
— Я люблю тебя, мамочка… — прошептала Ким на ухо Бетт, — и я знаю, что ты любишь меня, но, возможно, у нас больше не будет шанса поговорить. Ты умираешь и знаешь это. — Слеза скатилась по пергаментной щеке Бетт. — Поэтому сейчас я собираюсь задавать тебе вопросы, а ты ответишь мне на них. Это будет твое наследство мне — правда! Что бы ты ни сказала, что бы ты ни сделала когда-то, тебе все простится, и ты будешь в ладу с самой собой и Господом Богом. Ведь ты хочешь мне все рассказать, верно? Я вижу это по твоим глазам! Ответь мне: кто я? Как меня зовут?
Бетт открыла рот:
— К…К…
— Да-да, меня зовут Кимберли. А фамилия?
— К… К… — Губы шевелились, прыгали — Бетт старалась изо всех сил, но речь ей уже не повиновалась: единственный звук, исходящий из горла, походил на клокотанье.
