Владимир Витвицкий - Двадцать пять дней на планете обезьянн
— Вздрогнули? — предложил Абызн, разгоняя нудные мысли.
— Пора, — согласился с ним Примат.
Примат понимает, что Абызн, конечно же, беспокоится за него, хотя он и скрывает это. А Примат скрывает свое состояние, а он от Примата свое беспокойство. Но сейчас Примат спокоен — он в начале движения, и Абызн помог надеть ему удобный, потому что станковый, рюкзак.
— Ты похож на международного террориста, — оценил тот соединение обезьянна и рюкзака, — тебя уже в десяти метрах не найти.
— А ты на домашнего, — улыбнулся другу Примат.
— Уж больно я грозен! — не стал спорить друг. — Ходить долго будешь?
— Пока жорево не кончится, я же говорил. Обойдемся без точных дат, заодно и вес сброшу.
— Может, все-таки подскочить? Мне не трудно, только договоримся, на когда.
— Не забивай голову мелочами. Я звякну, когда вернусь.
— Если не вернешься к пятнице, в субботу пойду искать сам.
— Спасибо за заботы, искатель, — протянул руку Примат, — пока.
— Пока.
А Примата и в самом деле легко принять за террориста или за диверсанта — шагнув с дороги, он уже через десять секунд стал почти неразличим в буйстве красок северной осени. Скрылся, ушел, не обернувшись, а Абызн, отбросив ненужную теперь веселость, громко хлопнул дверцей и вывел машину на серый асфальт пустынной дороги. Вода, обязана ли она быть нежной?
Шимпанзун открыла глаза, не понимая, от чего проснулась. Наверное, от звука захлопнувшейся автомобильной дверцы? Возможно, ведь сегодня воскресенье, и протест в исполнении недовольного дежурством Мака прозвучал очень даже неприятно в ее утренней лени. Эти гевроны в общем-то неплохие обезьянны, жить с ними можно, но иногда, или местами, у них не все и не всегда бывают дома. Например, по воскресеньям у них не принято валяться в постели до обеда, они очень быстро убирают их и, как правило, все они пламенные борцы за здоровый образ жизни своих тел, и почти поголовно выбегают ни свет ни заря топтать трусцой свои аккуратные улицы. И это в выходной! А в будни они топчутся по вечерам, после работы. Шимпанзун не бегает — ведь она свободная русбандка, но чтобы не сильно выделяться и не драконить окружающих ее добропорядочных гевронов непонятной для них ленью, ленью в виде удовольствия, она катается на велосипеде — с девочкой из семейства Гибнсенов. Гибне, ее мать, неплохо знает русбандский, и Шимпанзун для нее что-то вроде бесплатного учителя. Ну а дочка, зовут ее Бандерла, в свою очередь для Шимпанзун учитель гевронского и по совместительству подружка. Жить можно, и она постепенно привыкает. Она уже месяц как Шимпанзун Какерсен и уже почти не обращает на жуткое для русбандского уха звучание гевронских имен. Вот и сейчас, подчиняясь утренней активности, Бандерла почти наверняка уже таскает за хвост семейного любимца — огромного черного дога, из-за некупированных ушей больше похожего на гигантского зайца, только с длинным хвостом. Иначе, за что его таскать?
Представив весь этот утренний ужас, она еще больше полюбила одеяло — гевронские одеяла чрезвычайно красивы, велики и теплы.
Но все же вскоре пришлось подняться — в гости пришла Бандерла и принесла с собой учебник по гевронскому, для первого класса. Это Мак попросил Гибне поучаствовать в обучении Шимпанзун, и Бандерла, со свойственной всем гевронцам ответственностью за порученное дело, принялась усердно исполнять непривычную ей роль учительницы взрослой обезьянны. Даже с излишним усердием, и Шимпазун подумала — а не месть ли это школьным учителям? А в учебнике много простейших предложений, правил правописания и слащавых картинок, вроде родного: "Мама мыла раму", но приходится терпеть — Бандерла ее единственная дневная собеседница.
После завтрака без всякого желания пришлось озвучить, и главное — написать несколько гевронских предложений. Больше, чем несколько, еще не получается, хоть учебник с картинками и крупные буквы. Намного легче запоминается разговорная речь. Но нужно учиться писать, а не только читать. После получаса своих мучений и смеха Бандерлы Шимпазун решительно захлопнула книгу и предложила прокатиться на велосипедах — по магазинам, а заодно подышать на набережной свежим морским воздухом. Девочка согласилась — Шимпанзун догадывается, что нравится ей, наверное своей характерной экзотикой и непохожестью на местных, угловатых гретхен.
Конечно же, они задержались — ведь магазины только повод, и их не так уж много — Хрюхернос ничуть не больше Северообезьяннска, но при этом настоящая заграница. Так что покатавшись по осеннему парку они посидели еще и в кафе — к счастью для Шимпанзун озабоченные здоровьем свих тел гевронцы не смогли отказаться от настоящего кофе. А затем отправились на набережную — там много скамеек, а в теплый день бывает много обезьянн.
Они прошлись по причалу, почти такому же, как и в Северообезьяннске, с гулкой железной пустотой под ногами, и Шимпанзун не в первый раз отметила для себя, что эта гулкость, море, крики чаек, признающих лишь одну границу — моря и суши, притягивают ее сюда и обозначают только ей одной известную, ненужную чудесность. Совмещение спокойных шагов с криками свободных чаек — зачем? Ведь шаги сделаны, а свободы не стало меньше.
— Как-то один мой знакомый, когда мы вот так же, как сейчас с тобой, стояли над водой, а в Северообезьяннске есть свой собственный залив, и разговаривали почему-то о самоубийцах, — облокотившись на поручни и поглядывая на волны, зачем-то решила пооткровенничать с Бандерлой Шимпанзун, — он предлагал им нырять в холодную воду и плыть, на другой берег. А он далеко, понимаешь? Заплыть в это далеко и раствориться в нем, почти как кофе. Так, наверное, он думал. "Или замерзнешь и утонешь, или устанешь и утонешь, так хоть помрешь в борьбе", — добавила она цитату. — В этом что-то есть, ты не находишь? Что ты скажешь?
Но девочка промолчала, только пожала плечами, прислушиваясь к непривычно звучащим для нее русбандским словам.
— Твоя мама так хорошо говорит по-русбандски, не может быть, чтобы ты не знала ни одного слова.
Но девочка улыбнулась, и только. Гевронский характер, он закладывается с детства.
— Ладно, — сдалась Шимпанзун и отвернулась от моря, — поехали.
— Поеххалли, — протяжно согласилась Бандерла.
Копию, сделанную с карт Гамадряныча, Примат оценил только после многих часов движения. Конечно он уменьшил формат, для удобства, закатав подогнанные друг к другу фото в скотч, чтобы не намокли и не истерлись раньше времени. Прием рыбаков и охотников, так же, как и он снимающих копии с карт на фото или кальку. Военная карта позволяет безошибочно двигаться в незнакомой местности даже школьнику — она так задумана и испещрена внятными ориентирами, мимо которых пройти, не заметив, довольно трудно. Будь то ручей, отставший от ледника валун или просто одинокая корявая сосна — все это отмечено на карте. Из-за этих-то подробностей они и секретны, а до недавнего времени, до космических полетов — даже очень секретны, но только не для рыбаков и охотников. Им нужно одно — зверье или рыба, а чем дальше вглубь, тем больше дров, главное — добраться до этой глуши и суметь вернуться, для этого и существуют карты. А вот в соседней Гевронии, к которой он стал ближе километров на двадцать, выпускают красивые и достаточно подробные атласы, и именно такой привез погонщик импортных машин Бабуинас.
