Майк Гейл - Скоро тридцать
— Ты шутишь! Крики — это самое классное. Я раньше не понимал этого, как и ты. Я даже уходил из комнаты, когда Элен смотрела «Скорую помощь», говоря, что оставляю ее наедине со своими «женскими» передачами, но она меня в конце концов соблазнила. Я посмотрел только три серии и стал настоящим фанатом. Давай ты сделаешь кофе, а я подготовлю видик и введу тебя в курс — как Элен когда-то меня, — кто с кем спит, кто с кем спал, кто кого ненавидит и кто от кого беременна. Это как настоящая жизнь, только все происходит в больнице.
Без пятнадцати час ночи мы с Джинни ощутили прилив энергии от часового созерцания первоклассной больничной драмы. Энергии оказалось столько, что мы решили поиграть в «Скорую помощь» — глупую игру, которую придумали мы с Элен и которую больше никто не понимал и не считал хоть немного занимательной, но нас она забавляла. Все, что нужно было для игры, так это найти добровольца-пациента (мы с Элен брали для этой роли одну из подушек, вышитых ее матерью), распределить роли (Элен всегда была доктором Шулой Хобгоблином, с одной рукой и взрывным темпераментом, а я был медбратом Циммерманом — строгим, но справедливым, который родился не на той стороне Австрийских Альп). Сама игра состояла в том, чтобы вспомнить как можно больше фраз из фильма.
Идея поиграть в «Скорую помощь» понравилась Джинни из-за того, что была такой сумасшедшей. Она решила, что будет доктором Элизабет Хэтстэнд, талантливым, но эксцентричным врачом из Лондона, второй год работающей в этой больнице. Чтобы не будить слишком много воспоминаний, я решил быть доктором Лэнсом Батти, способным, но неудачливым хирургом-практикантом с родимым пятном на спине размером с кирпич.
— Доктор Батти! — сказала Джинни, едва сдерживаясь от смеха. — Срочно в травматологическое отделение! У нас здесь участник бандитской разборки. У него огнестрельное ранение, анафилактический шок и всякое такое.
— Вот пациент, доктор Хэтстэнд, — я взял одного из котов, Ларри (хитрый Сэндерс успел спрятаться), положил его на пол перед телевизором, и мы с Джинни склонились над ним.
— Дела наши не слишком хороши, — сказал я. — Похоже, он потерял слишком много крови. Боюсь, что он уже никогда не сможет ловить мышей. — Я топнул ногой, изображая страдание. — Черт бы побрал всех этих подростков и их банды. Они что, не понимают, что губят свои молодые жизни?
Джинни сделала вид, что дала мне оплеуху.
— Черт бы вас побрал, Батти. У вас истерика. Вы что, не знаете, что у меня пока еще не умер ни один пациент? Даже такой, с кошачьими усами? — Она снова шлепнула меня по щеке.
Ларри посмотрел на нас безучастно, повел усами и перевернулся на спину.
— Вы правы, доктор Хэтстэнд. Простите. У меня и вправду истерика. Я никогда не говорил вам об этом, но я потерял своего кота при таких же обстоятельствах. Это такая трагедия! Я никогда не должен был…
Джинни прервала меня, громко изображая сирену.
— Что это, Хэтстэнд?
— У пациента анафилактический шок! Нам нужна кровь второй группы, резус-отрицательная, и ему надо измерить давление и сделать ЭКГ и ДТП и БиБиСи-1, БиБиСи-2 и, может быть, даже АйТиВи — и еще эту большую штуковину для электрошока, а то он отправится в путешествие на небо с билетом в одну сторону!
— Но, доктор Хэтстэнд, не провести ли нам интубацию? Или крикотироидоктомию? Или кордотомию? Или даже лоботомию?
— Черт бы вас побрал, Батти! — прокричала Джинни, по-настоящему входя в роль. — Кто здесь главный хирург? Я или вы, черт возьми?
Ларри явно надоело слушать, как эти двое орут над его головой всякую чушь: он поднялся, потянулся и отправился на кухню.
— Вернись, Ларри! — закричала Джинни, катаясь от хохота по полу. — Мы обещаем, что вылечим тебя!
— Неблагодарный пациент, — закричал я вслед и отполз к дивану. — Я в изнеможении. Не представляю себе, как люди работают в настоящих больницах. Иметь дело с компьютерами гораздо легче.
Джинни захохотала.
— Забудь про свои компьютеры. Давай лучше откроем бутылку вина, а то и две, отдохнем и поболтаем.
64
— Ты скучаешь по ней? — спросила Джинни, передавая мне первый из нескольких запланированных бокалов вина.
— По ком? — я притворился, что не понимаю, о чем речь.
— По Элен.
Я попытался вспомнить, о чем мы разговаривали перед этим, чтобы понять, как наша беседа перешла от компьютеров к Элен.
— Я давно хотела с тобой поговорить о ней. Когда мы закончили играть в «Скорую помощь», ты был такой грустный, как будто думал о ней. Может быть, я ошибаюсь. Может быть, ты думал про следующую серию «Скорой помощи».
Джинни была права. Я думал об Элен, но только мимоходом. Я вспомнил, как она всегда, когда мы играли в «Скорую помощь», упоминала персонажа, которого никто из нас не изображал — доктора Салями. Это была довольно грубая бессмысленная болтовня, которая в обычной жизни вовсе не казалась бы такой прикольной. Но это была наша шутка и ничья больше, что и делало ее прикольной.
— Ты права, — сказал я. — Я по ней скучаю… очень. Это все глупо на самом деле. Кроме «Скорой помощи» у нас еще была игра «Угадай овощ».
Мы по очереди прятали какой-нибудь овощ под полотенцем и старались угадать, что это.
— Гм, — Джинни подняла брови. — Очень странное поведение.
— Знаю, — сказал я, смеясь. — Но это не самое глупое. Самое глупое это то, что это всегда была картошина.
— Ну а теперь ты расскажешь мне, что у вас произошло? Я уже давным-давно порываюсь задать тебе этот вопрос, и только сейчас, когда я пытаюсь тебя напоить, у меня наконец хватило смелости. До сих пор ты мне ничего не рассказал о ваших отношениях, кроме того, что у вас «не получилось». — Джинни сделала гримасу. — Ты даже не рассказал мне, как вы познакомились. И ты еще говоришь, что мы друзья?
— Ты правда хочешь об этом говорить? В смысле, это все немного грустно, так ведь?
— Нет, нет, нет, — уверенно сказала Джинни. — Говорить о своих отношениях с кем-то — не грустно, это терапия.
— Хорошо. — Я глотнул вина. — Ты удобно сидишь? Тогда я начну. Жил-был приятной внешности программист Мэтт. Он пять лет прожил в Лондоне, на работе у него все было хорошо, и он встречался с очаровательной девушкой по имени Моника Эспел, которая работала в консалтинговой фирме. Мэтт гордился своими отношениями с Моникой, потому что в первый раз за двадцать семь лет он называл кого-то своей девушкой, а она его своим парнем без всяких кавычек. Он даже думал, что с ней преодолеет двенадцатимесячный барьер отношений, чего у него пока не случалось. Увы, за месяц до их первой годовщины он сделал ошибку: вернулся в их квартиру в Масуэлл Хилл[22] слишком рано и увидел, что его девушка — бизнес-консультант — взяла работу домой и консультирует какого-то бизнесмена в несколько слишком интимной форме на их кровати…
