Галина Лифшиц - Новый дом с сиреневыми ставнями
И с какой стати она мечтала, что будут они с мужем жить долго и счастливо и умрут в один день?
А с такой, что любила. Боялась за него. Когда болел, просыпалась ночью и вслушивалась в его дыхание. Руку подносила к его дорогому лицу: дышит ли? Психическая, конечно. Кто же так сейчас любит? Кому эта любовь нужна вообще-то?
Ей была нужна. Потому что ей, лишенной в детстве материнской улыбки, улыбка мужа была тем самым счастьем, о котором можно только мечтать. Да, в тяжелые минуты он мог разогнать тучи, просто любовно взглянув и улыбаясь.
К хорошему привыкла.
Но думать о том, что всему хорошему конец, было просто невыносимо. Она старалась не оставаться одна. И со счастливыми детьми, которых принято считать несчастными, забывала о своих терзаниях.
Дел с ребятишками было много.
Оля, любившая Танино пение, всегда просила ее петь. Дети слушали с восторгом. Не понимая слов русских песен, они очень тонко чувствовали настрой. Если песня была веселой, принимались хохотать, подпрыгивать, радоваться Таниной улыбке, повторять ее движения. От грустных песен кручинились не на шутку, до слез. Вдыхали, жалели друг друга, обступали Таню, гладили ее руки, утешали.
Олина история
Вечерами болтали вдвоем. Всегда о разном, всегда о новом. В этом и есть волшебство дружеского притяжения: не скучно молчать вместе, и при этом всегда есть темы для разговоров.
– Вот что меня удивляет, – задумчиво произнесла Таня, глядя на огонь, пылающий в маленькой печке.
Они с Ольгой устраивали свои девичьи посиделки в маленькой уютной проходной комнатке рядом с гостиной. Всей мебели – два просторных мягких кресла и круглый столик. Днем эта комната очень весело освещалась: по периметру высокого, от пола до потолка, окна были вставлены разноцветные стеклышки. Вечером отблески огня из печки отражались по-разному в каждом цветном квадратике.
– Вот что меня удивляет: почему ты именно даунами занялась? Ведь сколько лет я к тебе приезжаю, сколько их вижу, а только в этот раз по-настоящему поняла, что неизвестно, кто более полноценен: они или мы. Я с ними душой распрямляюсь. Понимаешь, о чем я? Ты давно себе цель поставила. И осуществила. Счастливая ты, Олька. У тебя все получается, именно как задумала. Все потому, что ты знаешь, чего хочешь.
– Знаешь, Тань, у каждого в жизни бывают моменты, когда все должно совпасть, причем все сразу, хорошее и плохое. Человек получает, ну, скажем, хороший пинок. И в тот момент, когда он от этого пинка летит в самую что ни на есть помойную лужу и проваливается туда с макушкой, приходит какое-то озарение. Эх, не знаю, рассказать тебе или нет. Никому не рассказывала, кроме Бруно. Но я чувствую, что ты за то короткое время, что мы не виделись, стала другим человеком. И даже внешне. А уж о внутреннем – вообще молчу. Ты вся внутрь запряталась и затаилась. Только когда поешь, вижу тебя прежнюю.
– Я тебе, Оль, потом все расскажу, не обижайся.
– Об обидах не думай. Бывают вещи, от которых только молчанием можно избавиться. Ладно. Я начну, а там посмотрим, как у меня пойдет. Начну с интереса. Откуда он взялся вообще.
Оля принялась рассказывать о Хелен Келлер, которая, не встреться на ее пути редкостно одаренная учительница Энн Салливан, так бы и была обречена на жалкое существование из-за своей слепоты и глухоты.
– Она столько смогла преодолеть, стольким пример показала, эта Хелен. И ведь таким умом обладала, талантом! И представь, если бы все это так и не раскрылось! У меня есть любимые ее изречения, которые я повторяю иной раз. Вот: «Когда одна дверь счастья закрывается, открывается другая; но мы часто не замечаем ее, уставившись взглядом в закрытую дверь».
В общем, мне хотелось помогать таким детям, как Хелен. Раз у меня есть зрение, слух, память, интеллект, значит, я вполне могу помочь тем, кто не хуже меня, но чем-то обделен. Потом был литературный шок. Ты читала Горького «Сказки об Италии»?
Таня удивилась совпадению: только недавно мысленно отвергала афоризм писателя, касавшийся человеческого счастья, а тут – вот, пожалуйста, подруга его вспомнила. Так частенько бывает с близкими по духу людьми, их мысли о чем-то возникают почти одновременно.
– Совсем недавно о нем думала, странно, – ответила она Ольге. – Да, читала, некоторые даже помню хорошо.
– Помнишь там про матерей?
– Ну, это вообще ужас. Еще бы не помнить! Я, как прочла, так была уверена, что главная задача каждой порядочной матери – прикончить своего ребенка, если он что-то не так делает. Кстати, у меня большие проблемы были в школе. Отвечать не могла на уроках, хоть и все знала. Думала: ошибусь – и все. Мать меня убьет. Верила в такую возможность.
– А ты помнишь сказочку про то, как у матери родился неполноценный ребенок, а иностранцы шли мимо дома и сказали, что, мол, вот – народ вырождается, раз у них такие дети родятся. И тогда эта гордая мать взяла и прикончила своего ребенка. Патриотка.
– Помню, еще бы.
– Там еще такие слова есть: «Стыдно женщине быть матерью урода»… Я на этих словах все время спотыкалась. У фашистов была политика национальная: всех людей с отклонениями уничтожали. Генофонд нации улучшали. Так что в идейном плане он предвосхитил… А потом я прочла роман Кристиана Барнарда «Нежелательные элементы». Это был хирург из ЮАР, он первый пересадку сердца сделал. И там в романе есть такой эпизод. Бывшая девушка главного героя приходит к нему через много лет. Он уже врач известный, а она приводит своего сына. И он видит, что сын ее с синдромом Дауна. И у мальчика порок сердца. Она хочет ему сделать операцию, чтоб он дольше прожил. Кстати, у таких ребят очень часто проблемы с сердцем и иммунной системой. И вот она пришла к своему бывшему возлюбленному, потому что знает, что он теперь крупный специалист и может сделать операцию. И этот врач ее спрашивает: «Зачем тебе это?» Ну, в том плане, что зачем делать операцию такому ребенку, тебе же лучше будет, когда его не станет. – Олин голос дрогнул, она перевела дух. – Мне даже рассказывать жутко. Но ведь это общепринятая точка зрения! Люди такое говорят, даже не понимая своей жестокости! Вообще ничего не понимая. Как будто у одних «нормальных» есть право на жизнь. Собачек любят, за кошечками ссаки вытирают – это нормально. А ребенка воспитывать с синдромом Дауна – это, видите ли, стыдно. Пусть скорей помирает.
– А она что ему сказала? Мама этого мальчика? – отозвалась Таня.
– Она сказала: «Я люблю его. Мы любим друг друга». Вот! Понимаешь? Да?
– Да, Оль. Теперь понимаю.
– Вот меня тогда пронзило! И видишь, как все управилось. Ну, то, что на филфак не поступила…
