Люси Монтгомери - Энн в бухте Четырех Ветров
— Джильберт и капитан Джим — тоже мужчины, но это с их помощью мы наконец узнали правду, — возразила Энн.
— Это верно, — неохотно признала мисс Корнелия. — И я жалею, что так ругала доктора. Впервые в жизни я пожалела, что отругала мужчину. Впрочем, вряд ли я ему в этом признаюсь. Пусть сам догадается. Одно могу сказать, Энн: какое счастье, что Господь не исполняет все наши молитвы. Я изо всех сил молилась, чтобы операция не помогла Дику. То есть прямо я так не говорила, но не сомневаюсь, что Господь знал, что я имела в виду.
— Но ведь по сути дела вы просили Его, чтобы жизнь Лесли не стала еще труднее. И эту просьбу Господь выполнил. Боюсь, в глубине души я тоже надеялась, что операция не даст результатов. И очень этого стыжусь.
— А какое настроение у Лесли?
— Она совершенно ошеломлена. До нее, как и до нас, видимо, еще не дошло, как изменится ее жизнь. Она пишет: «Мне все это кажется удивительным сном, Энн». Больше она о себе не пишет ничего.
— Бедная девочка! Наверно, когда с заключенного снимают цепи, ему тоже какое-то время странно, что их больше нет. Энн, милочка, знаете, о чем я все время думаю? Как насчет Оуэна Форда? Мы обе знаем, что Лесли его полюбила. А вам не приходило в голову, что он ее тоже полюбил?
— Да, мне так показалось, — признала Энн, чувствуя, что может выдать доверенную ей тайну.
— О его чувствах я ничего не знала, но мне казалось, что он не мог ее не полюбить. Так вот, Энн, милочка, Бог свидетель, что я никогда не занималась сватовством и презираю это занятие. Но если вы будете писать Форду, не стоит ли рассказать ему, как бы между прочим, о том, что произошло с Диком? Я бы обязательно так сделала.
— Конечно, расскажу, когда буду ему писать, — сдержанно отозвалась Энн. Она не могла обсуждать чувства Оуэна с мисс Корнелией. Но не могла и отрицать, что с тех пор как она узнала про освобождение Лесли, у нее в голове поселилась та же мысль. Однако вслух об этом она говорить не хотела.
— Вообще-то спешить некуда, милочка. Но Дик Мор уже двенадцать лет как умер, и Лесли угробила на него достаточно времени. Посмотрим, что получится теперь. А что до этого Джорджа Мора, который взял и воскрес, когда все считали его мертвым, так мне его даже жалко. Непонятно, что он теперь будет делать.
— Ему не так уж много лет, и если он полностью выздоровеет, — а похоже, что так и будет, — он найдет себе место в жизни. Как ему, бедняге, все, наверно, странно. Тринадцать лет просто выпали из его жизни.
Глава тридцать третья
ЛЕСЛИ ВОЗВРАЩАЕТСЯ ДОМОЙ
Через две недели Лесли вернулась в свой старый дом, где она провела столько горьких лет. Ранним июньским вечером она прошла через поля к дому Энн и вдруг, как призрак, возникла в ее благоухающем саду.
— Лесли! — изумленно воскликнула Энн. — Откуда ты взялась? Мы и не знали, что ты возвращаешься. Почему ты нам не написала? Мы бы тебя встретили.
— Я почему-то не могла писать, Энн. Мне казалось, что бесполезно пытаться выразить мои чувства на бумаге. И я хотела вернуться так, чтобы меня никто не заметил.
Энн обняла Лесли и поцеловала ее. Лесли тоже горячо ее поцеловала. Она была бледна и выглядела устало, и со вздохом опустилась на траву рядом с большой клумбой нарциссов, которые золотыми звездами светились в серебристых сумерках.
— Ты вернулась одна, Лесли?
— Да. Сестра Джорджа Мора приехала в Монреаль и забрала его к себе домой. Бедняга чуть не плакал, расставаясь со мной, хотя, когда к нему вернулась память, он меня не узнал. Но все эти первые дни, когда он пытался привыкнуть к мысли, что Дик умер не вчера, а тринадцать лет тому назад, он цеплялся за меня как за единственную опору. Ему было очень трудно, и я как могла старалась ему помочь. Когда приехала сестра, ему стало легче, потому что ему казалось, что он расстался с ней совсем недавно. К счастью, она мало изменилась, и это тоже ему помогло.
— Как это все удивительно, Лесли! Мы сами еще никак не привыкнем к этой мысли.
— И я не могу привыкнуть. Когда я час назад вошла в свой дом, мне показалась, что все это был сон и что я сейчас опять увижу Дика с его детской улыбкой. Энн, я будто бы сплю наяву. Я не испытываю ни радости, ни горечи — ничего! Из моей жизни словно вырвали кусок, и осталась зияющая дыра. Мне кажется, что это уже не я, а кто-то другой, кого я совсем не знаю. Мне как-то одиноко и не по себе. Но я рада тебя видеть, Энн: ты как якорь для моей оторвавшейся от причала души. До чего же я боюсь всех этих разговоров, и расспросов, и сплетен! При мысли о них я жалею, что вернулась. Когда я сошла с поезда, то встретила на станции доктора Дэйва — он и привез меня домой. Бедный старик страшно расстроен, что тогда сказал мне, будто Дик неизлечим. «Я искренне так думал, Лесли, — сказал он. — Но мне надо было посоветовать тебе проконсультироваться у специалиста. Если бы ты это сделала, тебе не пришлось бы мучиться столько лет, а у бедняги Джорджа Мора не пропало бы полжизни впустую. Я страшно себя виню, Лесли». Я сказала ему, чтобы он не казнил себя — ведь он поступил по совести. Он всегда был ко мне очень добр, и мне было невыносимо глядеть, как он мучается.
— А как Дик… то есть Джордж? К нему полностью вернулась память?
— Можно сказать, что да. Конечно, многих подробностей он не может восстановить, но с каждым днем вспоминает все больше. В тот день, когда он похоронил Дика, он вечером пошел пройтись. У него в карманах были деньги Дика и его часы — он собирался привезти их мне вместе с письмом. Джордж помнит, что зашел в матросский кабачок, помнит, что пил там — и больше ничего. Энн, я никогда не забуду минуту, когда он вспомнил свое имя. Я вдруг заметила, что он смотрит на меня осмысленным, но удивленным взглядом. «Ты меня узнаешь, Дик?» — спросила я. А он ответил: «Я никогда в жизни вас не видел. Кто вы? И меня зовут вовсе не Дик. Я Джордж Мор, а Дик вчера умер от желтой лихорадки. Где я? Что со мной случилось?» Энн, я упала в обморок. И с тех пор живу как во сне.
— Ничего, скоро ты привыкнешь к новому положению вещей, Лесли. Ты еще молода, у тебя вся жизнь впереди.
— Может быть, через некоторое время я тоже смогу так думать, Энн. А сейчас я чувствую только усталость и какое-то безразличие. Я… я так одинока, Энн. Мне не хватает Дика. Правда, странно? Знаешь, я действительно привязалась к бедному Дику, то есть Джорджу, как могла бы привязаться к беспомощному ребенку, который полностью от меня зависит. Я бы никогда в этом не призналась, я этого даже стыдилась, потому что ненавидела и презирала Дика до его отъезда. Когда я услышала, что капитан Джим везет его домой, то предполагала, что он опять будет вызывать у меня отвращение. Но этого не случилось. Я продолжала ненавидеть прежнего Дика, но к новому я испытывала только жалость. У меня прямо сердце разрывалось от жалости. Я думала, что жалею мужа за его беспомощность, но теперь я понимаю, что это просто был совсем другой человек. Карло это понял с первой секунды, Энн. Меня всегда удивляло, что Карло не признал Дика. Собаки ведь сохраняют преданность хозяевам, что бы с ними ни случилось. Но Карло понял, что этот человек вовсе не его хозяин. А мы все этого не знали. Я ведь никогда раньше не видела Джорджа Мора. Теперь я вспоминаю, что Дик как-то мельком помянул, что у него есть в Новой Шотландии кузен, с которым они похожи как близнецы. Но я не придала его словам никакого значения и тут же их забыла. Мне и в голову не пришло усомниться, что капитан Джим привез Дика. Если он и был другой, я приписывала это болезни. Никогда не забуду тот вечер, когда Джильберт сказал мне, что Дика можно вылечить. Я помнила Дика как злобного тюремщика, который запер меня в клетку и непрерывно надо мной издевался. Потом дверь клетки словно приоткрыли, и я смогла из нее выйти. Я все еще была прикована к ней, но уже не была в ней заперта. И вот в тот вечер я почувствовала, как безжалостная рука тянет меня обратно в клетку, где меня ждут еще более страшные издевательства, чем раньше. Я ни в чем не винила Джильберта, даже считала, что он прав. Он сказал, что, если я откажусь от операции из-за того, что у меня не хватит на нее денег, или потому, что он не гарантирует благополучного исхода, он нисколько не будет меня винить. Но я знала, какое решение мне следует принять, и мне было страшно об этом думать. Всю ночь я металась взад и вперед по комнате как бесноватая, стараясь заставить себя смириться со страшной необходимостью. Но не могла. Энн, я просто не могла себя на это обречь. И к утру решила, что никакой операции делать Дику не стану. Пусть все будет как было. Я знала, что поступаю нехорошо. Если бы я не переменила решения, то была бы наказана по заслугам. Но я выдержала только один день. После обеда я поехала в Глен за покупками. Дик в тот день вел себя спокойно и все больше дремал, так что я решилась оставить его одного. Меня не было довольно долго, и он по мне соскучился. Когда я вернулась, он побежал мне навстречу с такой радостной улыбкой — прямо как ребенок. И в эту минуту я сдалась, Энн. Эта улыбка на его бессмысленном лице меня доконала. У меня возникло чувство, что я лишаю ребенка шанса вырасти и стать мужчиной. Я поняла, что должна дать ему этот шанс, чего бы мне это ни стоило. Тогда я пришла к вам и сказала Джильберту, что согласна на операцию. О, Энн, ты, наверно, думала, что я груба с тобой. Но я просто не могла ни о чем думать, кроме того, что мне предстоит, а вокруг была тьма, в которой мелькали какие-то тени.
