Марта Кетро - Солнечное настроение (сборник)
Игорь вздохнул, повертел шампуры и раздраженно отмахнулся от дыма. Гогония! Ты бы, друг мой Пашка, все-таки не зарывался. Какая она тебе девочка? Она моя ровесница, а я – твой ровесник, и между прочим, я твоей Этери ни разу не сказал: девочка…
Дружная семья Калмахелидзе опять что-то дружно заорала, и Игорь оглянулся на этот сводный хор местного филиала Бедлама. И встретился глазами с Ольгой. Ольга сидела посреди этого Бедлама молчаливая и безмятежная, с Анной на одном колене и с Олежкой на другом, обнимала обоих детей совершенно одинаково, и оба они совершенно одинаково обнимали ее с двух сторон, только Анна была тоже безмятежна и молчалива, а Олежка без конца что-то щебетал и заглядывал Ольге в лицо. Игорь замер, не в силах отвести взгляд, почувствовал, как ухнуло сердце, и вдруг стал думать – нет, не думать, а говорить про себя, молча, но очень громко, он почти кричал, он так громко молча кричал, что она просто должна была услышать… Ты такая красивая, – кричал он, – это несправедливо, все на тебя смотрят, какое они имеют право, надень очки, – кричал он, – ну зачем мы сюда приехали, тебя нельзя никому показывать, – кричал он, – конечно, тебе на меня наплевать, хорошо хоть, что у меня есть Анна, ты Анну не бросишь, ты ведь не бросишь Анну? Значит, ты и меня не бросишь, – кричал он, – но ты слишком красивая, это несправедливо, так нельзя, всякие Пашки всегда будут толпиться вокруг, и ты в конце концов кого-нибудь из них выберешь, тоже красивого, самого красивого, и тогда я его просто задушу, и тогда ты меня наверняка бросишь, а как же Анна? Она без тебя никак, – кричал он, – и я без тебя никак, зачем ты такая красивая? Это ведь совершенно не важно, ты понимаешь, ты должна понимать, я сейчас сожгу этот чертов шашлык, пойду и утоплюсь, разгони их всех, я тут совсем один, а ты невыносимо красивая! – кричал он.
Ольга слегка улыбнулась ему, и он замолчал, ошеломленный. Ольга улыбнулась именно ему. Она никогда не улыбалась никому персонально – только Анне. А сейчас она улыбнулась ему. Или у него мания величия развивается? На почве комплекса неполноценности… Во влип. Но топиться, кажется, можно погодить.
Из дому выплыла Катерина Петровна. Она зевала и хлопала заспанными глазами, хмурилась и терла затылок. Она была далеко не в своей обычной форме, но порядок в строю навела в две секунды: Пашку отправила ставить самовар, Томку – собрать персиков («только с веточки, детка, чтобы солнышком пахли»), Ольге с Анной настоятельно порекомендовала осмотреть сад, отобрала у Ольги Олежку, цыкнула на рыкнувшего было Кобу, шикнула на индюшат и велела Этери отдыхать. Ах, как хорошо, что Катерина Петровна с ними поехала, в который раз порадовался Игорь. Как у нее всегда это ловко получается: смирно, кр-ругом и шагом марш… Что-то давно он ей ничего не дарил… Настроение у него улучшилось.
Подошла Этери, села рядом на отполированное долгой эксплуатацией бревно, помолчала, глядя на огонь, и наконец сказала, мечтательно щуря черные нерусские глаза:
– Яка гарна дывчина… Дуже, дуже гарна. Мабудь, з Марсу?
– Что ж только с Марса? – вздохнув, отозвался Игорь. – А туманность Андромеды ты как вариант не рассматриваешь?
– О, – согласилась Этери. – То ж я дывлюсь – Павло зовсим з глузду зъихав.
– А сама-то? – Игорь опять вздохнул и невесело хмыкнул. – У Пашки акцент прорезался, как у Иосифа Виссарионовича, а ты так и вовсе на украинскую мову перешла.
– Да шо це таке! – начала было Этери, но спохватилась, замолчала и тоже невесело хмыкнула. – Вообще-то да, удалось тебе нас удивить. Откуда она такая взялась? Что красивая – это одно. Но скажи на милость, что Олежка может в этом понимать? Ты чув… э-э… ты видел, как Олежка на нее кинулся? Как муха на мед. Так не бывает.
– Бывает, – с некоторым чувством превосходства заявил Игорь.
Его чувство превосходства было, честно признаться, совершенно неоправданным – он и сам не понимал, как это она делает. Все дети, оказываясь в поле ее притяжения, тут же кидались на нее, как мухи на мед, и прилипали намертво. Стоило ей только посмотреть на какого-нибудь совершенно незнакомого спиногрыза – и тот тут же начинал тянуть к ней лапы, вырываясь из рук собственной мамы, хватался за ее подол – то есть за штаны, она почти всегда в этих штанах, – обнимал ее ноги, заглядывал в лицо, начинал что-то неразборчиво, но очень убедительно лопотать, да еще и норовил лицо ей обслюнявить. Так было всегда, и всегда родители пугались этого феномена почти до истерики, пытались оторвать своих чад от Ольги, а те сопротивлялись, пока Ольга не говорила им тихим улыбающимся голосом: «Иди к маме». Или к папе, или к бабушке… В общем, пока Ольга не отпускала их на волю.
И точно так же Этери остолбенела в первый момент, когда Олежка ни с того ни с сего бросился, разведя руки, в объятия какой-то чужой девчонки, а та подхватила его, как будто так и надо, как будто они встретились после долгой разлуки… И такая самостоятельная, такая взрослая десятилетняя Тамара уцепилась за Ольгу в первую же секунду… Ну, может, секунд пять сопротивлялась непонятному притяжению – все-таки большая уже. А потом все прижималась к ее плечу, все ловила взгляд. Да и Этери с Пашкой давно не дети – а ведь тоже с самого их приезда так от нее и не отходили. Красивая, не красивая… Не в этом дело.
Самое интересное, что Анна нисколько ни к кому Ольгу не ревновала. Кажется, даже наоборот – испытывала что-то вроде гордости от того, что у нее есть такая вот собственная Оленька, какой нет ни у кого. И была глубоко уверена, что так будет всегда. Ох, Чижинька моя хорошая, пусть ты окажешься права.
Игорь вздохнул и с сочувствием посмотрел на Этери, Этери вздохнула и с сочувствием посмотрела на него.
– Мы сегодня есть будем? – задумчиво поинтересовалась она. – Пашка шашлык бросил… Виданое ли дело? Сказывся совсем… Ой, мамочки мои, у меня ж там стирка включена! А, ладно… Пойду за посудой. Или уж и не накрывать стол-то? Посидим у огонька. Что уж выпендриваться, все свои.
Все свои. Дружная семья Калмахелидзе тоже сразу приняла Ольгу. Ничего, что пялятся, это с непривычки, просто обалдели немножко. И совершенно незачем себя изводить, пора бы уж и привыкнуть, что все на нее пялятся. Зато сегодня она улыбнулась персонально ему, он сам видел, и Чижика она никогда не бросит, а Чижик всегда будет с ним, значит, и Ольга будет с ним, с ними обоими, и это вовсе не потому, что решила расплачиваться за квартиру – или потому? – он так и не понял, сделал он большую глупость с этой квартирой или, наоборот, удачный ход конем. Ладно, это тоже сейчас не важно, главное – она, кажется, не сердится. Но ни одной тряпки, которые они с Галкой так старательно выбирали, она так ни разу и не надела, совершенно неизвестно, что ей может понравиться – что бы ей такое подарить? И все-таки она улыбнулась именно ему, жизнь прекрасна, а шашлык он чуть не сжег.
