Элизабет Лорд - Похищенные годы
Летти отпила чай. Она тоже не хотела оказаться на этом месте. Но лучше об этом не думать.
– От Дэвида нет писем, – сказала она, поспешно меняя тему, хотя, на самом деле, это была все та же тема.
Этель подняла голову от чашки.
– Что, ни одного?
– Нет, одно было, но уже давно. Он не получал мои письма, в которых я ему все рассказала. – Разговаривая с Этель, она легко перешла на привычный с детства кокни. – Может, он получил их позже и испугался, что я беременна? Иногда я думаю, что он мне не пишет именно поэтому. А иногда мне кажется, что с ним что-то случилось, а я об этом не знаю.
– Почему бы тебе не позвонить его родителям? Они расскажут тебе. – Этель откусила булку и сделала большой глоток чая.
– Я не уверена. Они так задирают нос. И знать меня не желают. Мне не хочется унижаться перед ними.
– А как еще ты сможешь узнать о нем? – наивно спросила Этель и критически посмотрела на Летти. – У тебя будет ребенок – его ребенок. И он должен знать об этом. По крайней мере пусть знает, что ребенок его.
– Как я могу сказать ему об этом, если он не отвечает на мои письма?
Этель на мгновение задумалась, потирая нос.
– Я не думаю, что он бы бросил тебя в беде, Лет. Ты говоришь, что его отправили в Дарданеллы? Судя по газетам, нашим ребятам там туго приходится. Может быть, тебе стоит обратиться в военный департамент? Если он убит…
– О, Этель, нет!
Этель виновато посмотрела на нее, потом решительно продолжила, забыв на мгновение про булочку. Ее язык болтал без умолку.
– Нужно смотреть правде в глаза, Лет. Его могли убить. Я же не обманываю себя относительно моего Джорджа. Мы, женщины, должны смотреть правде в глаза. Мы же не думали, что война будет такой. Этих бедолаг в окопах убивают направо и налево, но ведь и они убивают этих проклятых турок. И, если честно, Лет, я беспокоюсь о своем Джордже не меньше, чем ты о Дэвиде. Его тоже могли убить. Правда, я пока получаю от него письма. – Лицо Этель стало серьезным. – Он ведь мог попасть в плен, ты думала об этом?
Она думала, но старалась не сосредотачиваться на этом, боясь, что ее страшные мысли могут повлиять на реальные события.
Но если Дэвид попал в плен, это все равно лучше, чем то, о чем она иногда думала.
Не имея смелости позвонить родителям Дэвида, она, по совету Этель Бок, написала им и ждала ответа. А ее талия, между тем, становилась все шире. Лицо Летти было бледным и усталым от мыслей, что она уже больше не может откладывать роковой день признания.
Июньским субботним днем Винни задумчиво смотрела в окно. Няня увела детей на прогулку, и ей было скучно.
– Наша Летти беременна, – заявила она.
Даже не глядя на Альберта, только по шелесту его газеты, она знала, что он удивился и поднял глаза, затем вынул трубку изо рта.
– Она… что? – Потом, более спокойно – Откуда ты знаешь?
– Знаю, – нетерпеливо произнесла она. – Я рожала четыре раза, одного ребенка потеряла. Я сразу вижу, если женщина находится в таком положении. Она как раз в таком.
Альберт снова зашелестел газетой, откладывая ее в сторону. Он явно заинтересовался.
– А я ничего такого не заметил. Она, наконец, повернулась к нему.
– Ты и не заметишь. Мужчины никогда не замечают таких вещей. У нее явно растет живот, хотя она и пытается скрыть это под своими нелепыми платьями. Она выглядит, как мешок, и делает вид, будто следует моде. Фи! Совершенно ясно, что она беременна. Она знает, в каком отвратительном положении окажется, когда мы узнаем об этом, поэтому и одевается так, чтобы мы ничего не заметили.
– Может, у нее с возрастом просто портится фигура?
– Моя не испортилась, и у Люси тоже. И у нее не испортится, не считая вот таких случаев. Нет, она беременна. И как она может ходить, гордо подняв голову, зная, что носит под одеждой?!
Кипя от праведного гнева, Винни отошла от окна и направилась к столику в центре гостиной, на котором стояла красивая коробка с сигаретами.
В этом она тоже следовала моде. Девушки теперь повсюду курили. Правда, светские женщины реже, в основном девушки с военных заводов, кондукторы трамваев и автобусов – почти все, кто выполнял мужскую работу за ушедших на фронт мужчин.
Винни вставила сигарету в тонкий, из слоновой кости мундштук, зажгла ее от стоящего на столе подсвечника, затянулась и выпустила в воздух тонкие колечки дыма.
– И она совсем не выглядела пристыженной, когда мы видели ее на прошлой неделе. Это наверняка ребенок Дэвида, больше некому, так что она, по крайней мере, на шестом месяце. И все это время она скрывала от нас – и ни капли стыда! Я бы на ее месте просто умерла от позора. Что будет, когда соседи отца узнают, что его незамужняя дочь беременна? Бедный отец. Какой позор на старости лет. Я уверена, что он ничего не знает, но когда узнает…
Она оставила воображению Альберта дорисовывать эту картину и глубоко и многозначительно затянулась.
Летти вскрыла конверт сразу, как пришло письмо. Она три недели с нетерпением ждала ответа от родителей Дэвида.
Ее глаза быстро заскользили по маленьким аккуратным строчкам миссис Бейрон. Слова, такие резкие и жестокие, что за ними невозможно было увидеть боль и несчастье матери, словно нож вонзились ей в сердце. Комната поплыла у нее перед глазами.
После ухода доктора она лежала на кровати, и ей ничего не оставалось, как слушать крик отца, который, наверное, был слышен на улице.
– …когда придешь в себя, можешь выметаться вон отсюда! Я больше не желаю тебя видеть. Ты принесла грязь в наш дом. Я воспитывал тебя, как надо. Я всех дочерей воспитывал, как надо. И вот что я получил за это!
Она слушала и не слышала, смутно представляя, что ей делать, куда идти. Правда, она была абсолютно уверена, что отец никогда не осуществит своей угрозы.
Ее мутило от слабости, она чувствовала себя ужасно. Перед глазами стояло письмо миссис Бейрон, в котором она информировала ее, что ничего не знает о сыне, что на все запросы, которые она посылала, ей отвечали: он пропал после высадки в Галлиполи и, по-видимому, убит, потому что о пленных в департаменте есть информация.
Письмо было написано резко и сухо, без малейших эмоций. Как она могла написать это так спокойно, так бессердечно! Даже если Летти ей не нравилась, как она могла быть такой жестокой, чтобы столько времени томить ее в ожидании ответа. А ее последние слова – «она надеется больше не получать от нее писем, так как они усиливают ее горе»!
Усиливают ее горе? Эта женщина не способна чувствовать горе. Во всяком случае, Летти так думала, охваченная собственным горем.
Ей казалось, что все это происходит не с ней. Она вспоминала, как гуляла с Дэвидом, взявшись за руки, по Эппингскому лесу, останавливаясь, целовалась с ним; о том, как они сидели рядом в море папоротников. Неужели это все было? Мог ли человек, еще недавно такой живой, быть теперь мертвым, лежать с простреленной головой или грудью на выжженной солнцем чужой земле или быть разорванным на куски? Нет, этого не может быть, во всяком случае – не с ним, не с человеком, которого она любит!
