Ольга Агурбаш - Любовь без гарантий (сборник)
– Что ты делаешь? Галка у тебя тетю Нюшу таскает… Разве можно девчонке поднимать такую тяжесть? Боже сохрани, надорвется… Ей же рожать…
Мама заплакала в ответ и сказала:
– Лидка, а что мне делать?! Работу не бросишь, а сиделку нанимать, сама знаешь… И делать ничего толком не делает, только деньги берет, да еще и ворует…
Тот разговор застрял в Галкиной памяти тревожной мыслью о возможном бесплодии. И поэтому известие о беременности было воспринято как истинное счастье!
И все бы хорошо, и никаких сомнений, и Владимир Ильич счастлив, только… Мучил Галку ужасный токсикоз. Так мучил, что положили ее в больницу на длительный срок.
Он целовал ей ноги, помогая собираться в больницу, гладил по голове, преданно заглядывал в глаза… В тот момент Галка не в состоянии была оценить порыв своего гражданского мужа. Неукротимая рвота, снижение давления до крайних границ, обмороки и нежелание жить…
Неужели бывает так плохо? Она, редко болевшая в детстве, считала высокую температуру самым страшным недугом, а боль в горле при глотании – самым жутким заболеванием. И вдруг – такое! Что бы ни съела – рвота, что бы ни выпила – тошнота. Спасали только семечки. Только они почему-то усваивались организмом и как-то примиряли ее с непростым течением беременности.
Из больницы вышла она уже с наметившимся животиком, чуть посвежевшая и даже в неплохом настроении.
Владимир не встречал. Она и не ждала. Знала, что он уехал куда-то то ли на слет, то ли на учебу, то ли на конференцию по обмену опытом комсомольской работы… Далеко уехал, в Новосибирск.
Так он сказал Галке, когда навещал ее в последний раз.
Она зашла в квартиру и… натолкнулась на чемоданы. На свои собственные собранные чемоданы.
– Эй, ребята! – Галка постучала в соседнюю дверь.
Вышел один из аспирантов. Виктор увидел Галку, чемоданы в проеме двери и потупил взор:
– Галь… Ну… По-моему, Володька что-то пересмотрел в своей жизни…
Она непонимающе смотрела на соседа.
– Ты извини. Мы не очень в курсе… Извини, Галь… – Он еще раз зачем-то попросил прощения у нее и закрыл было дверь.
– Подожди, Вить! Подожди! Как пересмотрел? Что пересмотрел? А я как же? А мы? – Она недоуменно посмотрела на свой живот. – Он же сказал, на учебу…
– Галь, я сейчас тебе помогу… Подожди, переоденусь только…
Виктор отвез ошеломленную Галю в общежитие, которое было за ней закреплено поначалу, и она, невзирая на всю внезапность и унизительность положения, должна была как ни в чем не бывало на следующий день выйти на работу. На свою любимую комсомольскую работу. Больничный лист закрыт, надо работать.
Оказалось, что ни на какие слеты Владимир Ильич не уезжал, как, впрочем, и на конференцию… Что спокойно себе он работал на своем основном рабочем месте. Виделись они каждый день. Все строго, официально. «Здравствуйте!», «До свидания!» И никаких объяснений! Никакого разговора! Галя не напрашивалась, он не стремился. Живот рос, близилось время декрета. Он, казалось, ничего не замечал.
К этому времени она уже знала его историю.
Понятное дело, что, проводив Галю в больницу, Владимир Ильич представлял собой очень лакомый кусок. Наталья Петровна – дама приятная во всех отношениях, преподаватель Казанского университета – давно положила глаз на молодого преуспевающего красавца. Да, она была явно старше, но хороша собой, ухожена, интересна в общении и, главное, имела связи. Такие связи, которые для Владимира Ильича были не просто привлекательны, а очень, очень перспективны. Она и раньше проявляла к нему интерес, но не преуспела. Вторая попытка оказалась удачней. Наталья Петровна предложила ему свое протеже в обмен… Да пустяковый обмен в сущности… В обмен на брак. С ней, естественно.
Владимир Ильич даже не раздумывал. И куда только страсть к Гале подевалась? И желание иметь ребенка? И ответственность за близкого человека? Только два чемодана и «здравствуйте – до свидания». Вполне достаточно!
Галя никак не могла осознать, как такое могло случиться. В ее мозгу не складывалась картинка: все время выпадали какие-то детали.
Он что, влюбился? Как он мог влюбиться в кого-то еще, если он уже влюблен в нее, в Галку? Ведь невозможно же быть влюбленным в двоих одновременно. А если даже и так, то почему не сказать ей об этом? Ну да, тяжело, неприятно, больно. Но зато честно. Честность – это же один из пропагандируемых комсомолом идеалов! Это же так близко и понятно должно быть ему. Он же сам проводит в жизнь такие понятия, как свобода, равенство, братство, пролетарии всех стран… Типа кодекса истинного комсомольца. И вдруг… Это даже не трусость. Это подлость… Это… это… Искала Галя слова и не находила слов. Не знала, как назвать то, что произошло с ней, как соединить внутри себя страстные объятия, горячие признания, счастье будущего отцовства – и пустоту, тишину, безмолвие… И малодушие, серость взгляда, индифферентность…
Не соединялось, не складывалось, не получалось.
Окружение отнеслось к Галке по-разному. Кто жалел, кто злорадствовал, кто завидовал. Кто-то шептался за спиной и показывал пальцем. Кто-то гнусно посмеивался и злословил. А кто-то поддержал и выразил дружеское участие. Не сказать, что ей было все равно. Наверное, нет. Окружение над всеми имеет определенную власть, и невозможно быть свободным от общества.
Галя, правда, настолько глубоко была ранена предательством своего мужчины, что все процессы, происходящие вокруг нее, воспринимала отстраненно. Ей казалось, что она наблюдает за самой собой извне. Внутри только боль, а снаружи… Снаружи можно, конечно, еще что-то найти кроме боли. Например, растущий живот. А при взгляде на себя в зеркало – еще и потухший взгляд, опущенные уголки губ, скорбную складку меж идеально красивых бровей…
Вскоре Владимир Ильич и Наталья Петровна официально зарегистрировали свой брак, а Галя, получив больничный лист на декретный отпуск и обменную карту, отправилась восвояси… В Москву, домой, в свои Люберцы. Сколь родные, столь и ненавистные…
Когда Галя изможденная, несчастная, с жалким взором и приличным уже животом появилась на пороге своего дома, отец с остервенением замахнулся на нее, зашипел ненавистью и злобой… Так, что аж губы побелели и глаза сделались стеклянными… Но ударить не решился… Испепелял взглядом и орал:
– Потаскуха! Шлюха! Тварь! При живом муже… нагулялась?! Натрахалась вдоволь?!
Тут он, правда, другое слово употребил. В выражениях-то отец никогда не стеснялся. Даже маленьких детей не стеснялся, что уж о заблудшей взрослой дочери говорить…
Галя, опустив голову, проскочила в свою комнату. Знала, что в таком состоянии разговаривать с отцом бессмысленно. Кроме остервенелой злобы и бешенства ничего не получишь.
