Сандра Браун - Бесценный дар
Ее любопытство перешло границы. Если он хотел раскалить ее интерес, то достиг своей цели. Он протянул ей конверт. С трудом оторвав взгляд от его лица, она занялась конвертом.
Открыв его, она нащупала плотный листок бумаги и вытащила. Это была черно-белая фотография, пожелтевшая от времени. Сердце ее учащенно забилось, в ушах зашумело, в горле пересохло.
Судя по одежде людей на фотографии, этот снимок был сделан около тридцати лет назад. Молодая женщина сидела па каменной скамье, по-видимому, где-то в городском парке. К ее коленям застенчиво прижался маленький мальчик, едва научившийся ходить. На руках она держала младенца. Широко открытые темные глаза глядели поверх кружевного чепчика на детской головке.
Женщина смотрела прямо в объектив, но не улыбалась, словно бы совсем не замечая фотографа. Казалось, ее мысли далеко. Ее грустные глаза были очень похожи на глаза детей. В тонких чертах лица ощущалась болезненная хрупкость, словно жить ей осталось недолго. Это проявлялось во всем — в том, как нежно положила руку на плечо мальчика. Казалось, она воплощает собой совершенное отчаяние. Она словно примирилась с неизбежным.
Эрин разглядывала фотографию, и ее глаза застилали слезы. Текли минуты, а она все всматривалась в каждую деталь снимка, стараясь проникнуть взором за глянцевую поверхность, в другое измерение, в мысли этой женщины. Ланс не мешал ей. Он не двигался. Он почти не дышал.
Наконец она подняла глаза. Боже, как она прекрасна, подумал он. Даже сейчас, с залитым слезами лицом, она была красивее всех женщин, каких он когда-либо встречал. Он волновался еще сильнее, чем ожидал, входя в дверь ее офиса. Когда они виделись в последний раз, ее глаза метали молнии. Любой разумный мужчина спасся бы от них, убрался куда подальше и остался бы в прекрасном одиночестве.
Но только не он. Не Ланс Баррет. Нет. Он должен был увидеть ее еще раз. Он должен убедить себя, что все случившееся в Сан-Франциско было просто игрой воображения. Такие романы обречены на быстротечность. Они слишком пылки, чтобы длиться долго. Это было как песня. Он только посмотрит на нее — и потом навсегда изгонит ее образ из своего сердца, избавится от навязчивых мыслей о ней.
Но он знал, что это вряд ли получится. Что-то случилось в том феврале, его словно подменили. Он полюбил.
Он убеждал себя, что слишком стар, чтобы, как последний дурак, терять голову из-за женщины. Но почему-то начал кричать на подчиненных за малейшую провинность, давая волю постоянному раздражению, которое кипело в нем. Один из них даже поплатился сломанной челюстью за совет полечиться ядреной бабой от нервного расстройства. Он не мог спать. Не мог есть. Родные и друзья стали относиться к нему с жалостью и легким презрением. Но никто не презирал его сильнее, чем он презирал себя.
Эрин послала его к чертям. Что ж, там он и оказался. Жизнь стала для него адом. Единственный проблеск райского блаженства за последние пять месяцев — ее лицо, когда он вошел сюда.
Проклятье! Теперь ему стало еще хуже. Его сотрясала внутренняя дрожь — от того, что она была рядом, от того, что он хотел признаться ей в любви, но не смел.
Она пахла изысканными духами. Ее лицо светилось изнутри. Ее полуоткрытые губы были влажны. Он смотрел на ее маленький розовый язычок, прятавшийся за безупречно белыми зубами. Боже, как он хотел прильнуть к ее рту, впиться в него, попробовать на вкус…
Она подняла затуманенный слезами взор. Ему пришлось собрать всю свою волю, чтобы не схватить ее в объятия — и не отпускать уже никогда. Она изменилась — и в то же время осталась непередаваемо родной. Она любила его, как никакая другая женщина. Она так абсолютно ему подходила… Она — Эрин О'Ши. Его Эрин.
Но что-то в ней изменилось…
— Там подпись на обороте, — подсказал он. Перевернув фотографию, Эрин прочла:
— «Мать Кена, Мэри Маргарет Конвей, и его сестра. Умерла через две недели после того, как был сделан этот снимок. Когда мы брали Кена, малышку уже удочерили. Благослови их Бог!»
Далее шла дата и подпись: М.Р.Л.
— Это инициалы приемной матери Кена. Вероятно, она получила эту фотографию при усыновлении. Я нашел ее в пачке, подписанной рукой Кена: «Мамины бумаги». Вероятно, он не трогал их после ее смерти.
— Значит, он знал обо мне?
— Думаю, да.
Из ее глаз вновь потекли слезы.
— Ланс, это моя мама, — прошептала она, поглаживая пальцами лицо на фотографии. — Мэри Маргарет Конвей. Теперь я знаю ее имя.
— И она любила тебя. Должно быть, она знала, что умирает, и поэтому отдала тебя в приют, чтобы быть спокойной: о тебе есть кому позаботиться.
— А мой отец? — Эрин вопросительно взглянула на него. Он грустно покачал головой:
— Не знаю, Эрин. Но теперь у тебя есть имя. С этого можно начать поиски.
Она вздохнула, и в этом вздохе не было печали. Ее охватило чувство покоя и благополучия.
— Не знаю… Может быть, со временем. А пока мне достаточно и этого. Более чем достаточно. — Она задохнулась от волнения, перехватившего горло. — Не знаю, как благодарить тебя.
Медленно подняв взгляд, она увидела в его голубых глазах подозрительный блеск.
— Это самое малое, что я мог для тебя сделать, Эрин. Я чувствовал себя в ответе за твою потерю. И когда нашел этот снимок, решил принести его тебе. Не думаю, что миссис Лайман стала бы возражать.
Незаметно для себя они придвинулись друг к другу. В каждом из них бушевала буря чувств. Его запах — запах чистого мужского тела — дурманил ей голову. Его крепкое сильное тело обещало ей утешение — ей, которой так нужна поддержка, ей, которую обуревают неразрешимые, казалось бы, проблемы, ей, чье сердце было разбито пять месяцев тому назад…
— Эрин, — хрипло выдохнул он. — Эрин… Дверь распахнулась, и в комнату ворвался Барт.
— Радость моя, ты в порядке? — Он бросил быстрый взгляд на Эрин, затем обратился к Лансу, который вскочил с дивана и угрожающе уставился на него. — Какого дьявола вы здесь делаете?
— Черт побери, это вас не касается, — с ледяным спокойствием ответил Ланс.
— Ах, не касается?! — взорвался Барт. — Я должен пресечь эту ерунду!
— Попробуй, — охотно принял вызов Ланс. Эрин продолжала сидеть на диване: слишком глупо было вставать и кидаться разнимать их.
— Пожалуйста, прекратите! Вы оба!
— Он тебя огорчил, радость моя? Ты плакала? — Барт согнул крупное тело, опустился на корточки перед диваном и накрыл холодные руки Эрин своими ладонями.
— Нет, он… — начала Эрин.
— Я приехал к Эрин по частному делу, которое вас, Стэнтон, отнюдь не касается, — прорычал Ланс.
— Все, что имеет отношение к ней, касается и меня тоже, — заявил Барт, выпрямляясь во весь рост.
