Даниэла Стил - Горький мед
Но, понимая все это, Глэдис не удержалась, чтобы не сделать еще одну, последнюю попытку.
— Послушай, Дуг, — сказала она, стараясь не замечать его покрасневшего лица и сердито сдвинутых бровей, — ведь фотография — это не просто работа! Это — искусство. Через фотографию я выражаю свои мысли и чувства, и только так я могу заявить миру: «Я есть. Я существую». Мне это просто необходимо, чтобы чувствовать себя полноценным человеком. Пойми, Дуг, это действительно важно, и не только для меня…
Но она уже видела, что для него это совершенно неважно. Дуг просто не понимал того, что она пыталась ему объяснить. Не понимал и не хотел понять.
— Об этом, — холодно сказал он, — тебе следовало подумать семнадцать лет назад, когда ты выходила за меня замуж. Подумать и сделать выбор раз и навсегда. Я тебя ни к чему не принуждал — ты сама решила, что я для тебя важнее твоей Пулитцеровской премии. Тогда ты считала, что поступила правильно, и если теперь ты думаешь по-другому… Словом, придется это как-то решать.
— Нам нужно решить только одно: имею я право на свою личную жизнь или нет, — с горячностью возразила Глэдис.
— Ты ведешь себя, словно коза, сорвавшаяся с привязи, — перебил ее Дуг. — Все, что ты мне тут наговорила, — это полная чушь. И если ты будешь упорствовать, ты навредишь не только себе или мне, но в первую очередь — детям. Это же элементарно, Глэдис, неужели ты не понимаешь?
— Мне очень жаль, но это ты не понимаешь!.. — ответила она и, негромко всхлипнув, быстро вышла из гостиной. Дуг не сделал ни малейшей попытки ее остановить. Теперь обратного пути нет. Кончено. Он ее совсем не любит.
Она удалилась в спальню и сидела там, вытирая слезы насквозь промокшим платком. Вошел Дуг. Не глядя на нее, он принялся бросать свои вещи в сумку.
— Что ты делаешь? — спросила Глэдис, судорожно всхлипнув.
— Возвращаюсь в Уэстпорт, — сухо ответил он. — И в следующие выходные я скорее всего не приеду. У меня нет никакого желания проводить по шесть часов за баранкой, чтобы в свои законные выходные выслушивать всякие глупости по поводу твоей так называемой «карьеры». Нам нужно отдохнуть друг от друга, Глэдис.
Она вздохнула.
— Откуда ты так хорошо знаешь, что будет хорошо для нас, для меня, для детей? — спросила она. — Почему из нас двоих именно ты всегда устанавливаешь все правила?
— Потому что так должно быть и всегда будет. А если тебе не нравится, ты можешь уйти и поискать себе другого мужа.
— Как у тебя все просто получается… — покачала головой Глэдис.
— А это и есть просто. Проще некуда. — Он повесил сумку себе на плечо и посмотрел на Глэдис. Она с горечью подумала о том, как быстро рассыпался по кирпичику их семнадцатилетний брак, казавшийся ей таким прочным. Но, как видно, Дуг давно решил, что в их семье все должно быть так, как он сказал. Так — или никак. С ее точки зрения, это было несправедливо, но Дуглас даже не собирался обсуждать это с ней.
— Попрощайся с детьми от моего имени, — глухо произнес он. — Скажи им, что я приеду через две недели. Надеюсь, за это время ты успеешь одуматься.
Но Глэдис в этом сомневалась. Дело было не в ее упрямстве или нежелании идти на компромисс. За последние несколько недель она поняла наконец, чего хочет, и уже не могла от этого отказаться.
— Почему ты не хочешь меня выслушать? — в последний раз спросила она, хотя и знала, что все без толку. — Все движется, и нам всем необходимо меняться, приспосабливаться к новым идеям, к новым обстоятельствам.
— Нам не нужны никакие новые идеи, — отрезал Дуг. — И еще меньше они нужны нашим детям. Им нужно только одно: нормальная мать, которая думает не о себе, а о них. И то же самое нужно от тебя мне.
— Почему бы тебе не нанять гувернантку? — бросила Глэдис. — Ее, по крайней мере, ты можешь уволить, как только она перестанет тебя устраивать.
— Возможно, так и придется поступить, если ты вздумаешь пойти по стопам своего отца. Глэдис вспыхнула:
— Я не настолько глупа, чтобы работать в районах вооруженных конфликтов. Мне только хотелось сделать несколько действительно приличных репортажей…
— Хватит об этом, — холодно прервал ее Дуг. — К концу лета, когда мы вернемся в Уэст-порт, ты должна выбросить из головы все эти бредовые идеи насчет фотожурналистики, Пулитцеровской премии и прочего. Когда ты выходила за меня замуж, ты говорила, что готова ухаживать за нашими детьми, и это я имею право от тебя потребовать.
Из глаз Глэдис снова брызнули слезы. Какой же он бесчувственный! Она и не подозревала, что Дуг может вести себя так! Его безразличие к ее переживаниям было просто поразительным. Пока она играла по его правилам, все было в порядке, но стоило ей высказать какое-то желание, которое пришлось ему не по нраву, и Дуг уперся, как осел! И это было не просто упрямство — это была самая настоящая жестокость, порожденная эгоизмом и ограниченностью.
Дуг тем временем шагнул к двери спальни и, обернувшись в последний раз, сказал почти с угрозой:
— Я не шучу, Глэдис! Приди в себя, иначе ты пожалеешь!
И она уже жалела. Она не сказала Дугу ни слова, но долго стояла у окна, глядя, как он садится в машину, едет по улице. Все еще не верилось, что это происходит именно с ними, но от жестокой действительности никуда не укрыться.
Она все еще плакала, когда вернулся Сэм.
— А где папа? — спросил он.
— Уехал, — коротко ответила Глэдис, украдкой вытирая глаза.
— Но он забыл попрощаться со мной! — возмутился Сэм.
— Тебя не было, а у папы срочная встреча с клиентом, — солгала Глэдис. Сэм неожиданно успокоился.
— Ну ладно, — сказал он. — Тогда я пойду к Джону.
— Возвращайся к ужину, — с улыбкой сказала Глэдис. Ее глаза были все еще влажны, но Сэм этого не заметил.
В следующую минуту он уже исчез. Глэдис услышала, как хлопнула входная дверь, и подумала о том, как же она все-таки любит их всех — и Сэма, и Джесс, и Джейсона, и Эйми. Раньше ей казалось, что эта любовь — главная гарантия того, что все они будут счастливы, но теперь она вовсе не была в этом уверена.
Все изменилось, и возврата к прошлому не было.
Глава 9
Дуг сдержал слово. В следующие выходные он не приехал. Звонил он за это время только один раз. Когда же в конце второй недели он все-таки появился, оба испытывали странную неловкость и отчуждение, хотя старались не вспоминать о том, что произошло между ними. Глэдис, конечно, знала, что нового объяснения не избежать, но спешить не хотелось. Лучше отложить разговор до осени. Возвращение в фотожурналистику по-прежнему оставалось ее заветной мечтой, но форсировать события Глэдис просто боялась — слишком высоки были ставки. Бросаться очертя голову в авантюры было не в ее характере.
