Будоражащий (ЛП) - Виктория Джулиана

Мой тон мягкий. Я понимаю, через что проходит Лука. Я бы никогда не уехала от Каса, если бы мне не пришлось, но в школе PA¹⁵ высокий конкурс, поэтому мне пришлось поступать туда, куда меня приняли, а чтобы школы, в которые я подавала документы, соответствовали моим моральным нормам, мой выбор был еще более ограничен. Правда, у меня не было дополнительного давления со стороны миллионов людей, следящих за каждым моим шагом.

— Это очень сложно, потому что моей маме не лучше, а у Луки, к счастью, нет рассеянного склероза, но он чувствует большую вину за этот факт. Он говорил, что вместо меня должен был быть он, потому что я "лучший брат" и буду лучшим родителем, мужем, кем угодно. Я думаю, это похоже на чувство вины выжившего, потому что все это даже отдаленно не похоже на правду.

Его лицо напряглось, страдание пересекло его красивые черты.

— Думаешь, он занимается самосаботажем, потому что чувствует себя недостойным?

Теперь мы начинаем обсуждать довольно серьезные вещи, которые меня не касаются, но мне не все равно, и если ему некомфортно, он всегда может сказать об этом.

— О, он определенно достоин. Я просто надеюсь, что когда-нибудь он поймет, что я не умираю. Конечно, у меня все замедляется, и, возможно, я не смогу провести в хоккее столько лет, сколько хочу, но, честно говоря? Я очень хочу детей, Кэт. Я хочу завести семью. Мне тридцать два, средний возраст выхода на пенсию для хоккеиста — тридцать шесть, так что не похоже, чтобы у меня оставалось слишком много времени.

Похоже, он доволен этим, зная, куда хочет направить свое будущее, и в то же время справляясь с переполняющими его чувствами к брату.

— Я просто хочу выиграть этот кубок, а потом, возможно, уйду на пенсию и займусь тренерской деятельностью.

Его голова низко висит, он смотрит на меня и говорит то, от чего у меня на мгновение замирает сердце.

— Я просто чертовски волнуюсь, что новые лекарства не будут работать, что я стану инвалидом, как моя мама.

Он подавляет что-то похожее на прерывистый всхлип, но слезы не текут. Он зажмуривает глаза. Я отталкиваю его руку от себя и обнимаю его.

Я шепчу ему: — Все будет хорошо; мы можем многое сделать, чтобы помочь тебе. Если эти лекарства не помогут, мы попробуем что-нибудь новое. Всегда есть что-то, Алессандро, и я не остановлюсь, пока мы это не найдем.

Я умоляю его понять мои слова, поверить мне.

Он качает головой.

— Я знаю, просто очень трудно сохранять надежду, когда твое тело случайно решает тебя подвести.

Он поднимает на меня глаза, прищуренные по бокам.

— Я сегодня поскользнулся. Когда я вернулся на коньках на то же место, я заметил, что во льду образовалась впадина, и я даже не могу передать словами, как я был счастлив, когда узнал, что это не мои ноги отказали. Я знаю, что сказал, что уверен, что пойму, когда пора сдаваться, но что, если я этого не сделаю? Что, если кто-то пострадает первым?

— Ты должен стараться доверять себе — ты знаешь свое тело лучше, чем кто-либо другой. Если бы это были твои ноги, ты бы знал наверняка.

Он кивает, не говоря больше ничего, пока мы сидим так еще некоторое время, и я глажу его по спине, успокаивая. В конце концов его плечи расслабляются, и он садится ровнее.

— Потанцуешь со мной?

Он резко встает, увлекая меня за собой. Вокруг нас висят теплые огни кафе, и единственные звуки — это несколько проезжающих по дороге машин.

— Но здесь нет музыки, — говорю я ему, немного растерявшись от смены темы.

Он достает телефон, листает приложения, пока не находит песню, и нажимает "произвести". Положив телефон на скамейку, он берет меня на руки, и мы начинаем раскачиваться. В телефоне звучит песня "Conversations in the Dark" Джона Ледженда. Але кружит меня, а когда он прижимает меня к своей груди, начинает идти снег.

Он держит руку на моем затылке, прижимая мое лицо к своей груди. Я вдыхаю его теплый мужской запах, пока мы раскачиваемся под музыку, снег мягко падает вокруг нас, а тепло его тела согревает меня. Это похоже на ожившую сказку, и это не может быть более идеальным.

Песня резко переключается на клубный трек, и я не могу удержаться, чтобы не перевернуться и не ткнуться в него попой. Мы смеемся, пока он не обхватывает мои бедра сзади, и я чувствую, как его быстро твердеющая длина упирается в меня.

Мое дыхание становится более учащенным — мое прежнее возбуждение возвращается в полную силу. Я откидываю голову назад, на его плечо. Он осыпает поцелуями мою шею, и я чувствую, как его язык скользит по линии моего уха и покусывает мочку.

Он поворачивает меня лицом к себе, все еще обхватывая мои бедра, и отводит нас назад, пока его ноги не упираются в скамейку, и садится, усаживая меня к себе на колени.

Его рука запуталась в моих волосах, а другая рука крепко прижимает меня к его телу, пока я сжимаю в руках его свитер. Я придвигаюсь к нему, совершенно забыв о том, что идет снег и мы находимся на улице, где нас могут поймать в любой момент.

— Сними эти штаны и снова залезь на меня, как сейчас.

Мои глаза расширяются от шока, но я так возбуждена, что делаю все в точности так, как он говорит, засовываю большие пальцы в пояс джоггеров и спускаю их вниз по бедрам, пока они не оказываются у моих ног. Я стягиваю их вместе с обувью и снова забираюсь к нему на колени. Мне приходится вытягивать ноги, потому что его бедра такие массивные, но он обхватывает меня за бедра, помогая удержаться на ногах.

Он ласкает мое ухо и глубоким, хрипловатым голосом, который так меня расстраивает, говорит: — Хорошая девочка. А теперь потрогай себя для меня.

— Ты хочешь, чтобы я потрогала себя?

Я в недоумении, потому что меня странно возбуждает возможность быть пойманной, и я не понимаю, почему он не делает этого сам.

Он тихонько хихикает.

— Я хочу посмотреть, как ты прикасаешься к себе, Кэт. Покажи мне шоу, прежде чем я возьмусь за тебя.

Все мое тело нагревается при мысли о том, что он может взять все в свои руки.

Рефлекторно моя рука направляется к центру. Я провожу средним пальцем по своим складочкам и начинаю натирать маленькими кружочками свой ноющий клитор, а другой рукой опираюсь на его плечо, обеспечивая столь необходимый мне рычаг. Давление в моем животе растет, и я чувствую, как Але становится все тверже подо мной, пока я качаю бедрами в его сторону.

Мои соски настолько твердые и чувствительные, что когда Але наклоняется вперед и засасывает один из них в рот через мой топ, я выгибаюсь под ним. Он прижимает мою попку к себе, с жадностью наблюдая, как мой палец продолжает доводить меня до предела. Его глаза вспыхивают.

— Вставь два пальца, — требует он.

Я снова делаю то, что он говорит, голова откидывается назад, а мышцы напрягаются все сильнее и сильнее. Я ввожу пальцы, движения становятся все более беспорядочными, чем ближе я к разрядке.

Я уже на грани, когда он отдергивает руку, хватает меня за талию и перекидывает через плечо. Моя голая задница выставлена на обозрение любому прохожему, и то же самое разочарование, что и раньше, обрушивается на меня как кирпичная стена. Он хватает одеяла, лежащие на скамейке, бессистемно бросает их на землю, не выпуская меня из рук, и укладывает меня на них, стараясь, чтобы мы были под навесом.

Он опускается надо мной. — Раздвинь ноги, детка.

Когда я делаю это, он поддерживает свой вес на предплечье, продвигаясь вниз по моему телу. Опустив голову над моим центром, он проводит по нему плоским языком. Мои руки вырываются, чтобы ухватиться за одеяла вокруг меня, а колени подгибаются инстинктивно. По позвоночнику пробегает холодок, но рот Але согревает меня, а между бедер разливается тепло.

Я практически задыхаюсь, когда он проводит языком между моим клитором и ядром. И снова он отстраняется, поднимаясь по моему телу, чтобы поцеловать меня, но на этот раз я так разозлилась, что сильно прикусила его губу.

Он резко отстраняется, вытирая небольшое количество крови с губы, и смотрит на нее с недоверием.