Красотка для мажора. Она будет моей (СИ) - Чикина Елена

Я хотела, было, сказать ему, что между нами ничего серьезного и мы просто развлекаемся… но что-то не позволило мне этого сделать ‒ наверное, надежда на то, что это неправда.

― То есть, он не выиграл, но вы «что-то вроде встречаетесь», и со мной ты никуда не пойдешь? ― подытожил Воронцов.

― Точно. Именно так, ― я снова с трудом сдержала смех. ― Прости, Артур, может, как-нибудь в другой раз!

На этом наш разговор завершился, хоть обычно мы с ним подолгу болтали ‒ у меня возникло смутное ощущение, что как только мажор понял, что ему ничего со мной не светит, тут же потерял всякое желание поддерживать эту дружбу. А может, мой отказ ранил его сильнее, чем могло показаться, и он поспешил повесить трубку, пока не выдал своих истинных эмоций? Трудно было судить.

Но в любом случае, я не жалела, что, наконец, сняла этого парня с крючка. Наверное, мне нужно было сделать это давным-давно, нужно было сказать ему, чтобы он не тратил на меня свое время.

Но наверное, в глубине души мне, и правда, всегда хотелось, чтобы все вокруг были влюблены в меня и только в меня.

* * *

Увы, на следующий день мне пришлось выдержать еще один похожий разговор, и он дался мне намного, намного тяжелее, чем предыдущий.

Перед уроками, прежде чем мы вошли в класс английского языка, ко мне подошел Сашка и попросил меня на пару слов. Друг чуть хмурился; в его глазах что-то отражалось ‒ возможно, решимость или беспокойство… или боль.

Как-то сразу я поняла, что нам предстоит серьезный разговор, тот самый разговор, который я откладывала с того момента, как наши с Давидом отношения сдвинулись с мертвой точки.

― Ника… ―несколько мгновений Сашка молчал. ― Не буду ходить вокруг да около… Вчера после школы я видел, как вы с Третьяковым целуетесь. Хотел проводить тебя до дома после того, как нас всех отпустили… и увидел.

Чувство вины кольнуло мое сердце тонкой острой болью. Ведь я, и правда, была по-настоящему виновата перед ним. Я вселила в него ложную надежду и поддерживала ее на протяжении всего этого месяца.

Я не должна была играть с чувствами парня, который всегда был моим настоящим другом. Который помогал мне даже тогда, когда вся школа была настроена простив меня. И теперь, наконец, я должна была сказать ему правду.

― Прости, Саша. Наверное, ты должен был узнать об этом от меня… но, да, я теперь с Давидом.

Проведя ладонью по лбу и шее, друг прикрыл глаза на секунду. Потом снова посмотрел на меня.

― Значит, ты выбрала его, ― он замолчал еще на какое-то время. ― Выходит, он выиграл тот спор?

― Саша… он никогда не выиграет этот спор. Никогда не выиграет, ― повторила еще раз. ― Потому что я никогда не признаю… что люблю его.

Я смотрела ему в глаза, пытаясь рассказать ему о том, что чувствую. Не говоря прямо, с помощью одних намеков и взглядов, но рассказать так, чтобы он все понял ясно, отчетливо, словно я прокричала ему о своей любви.

И кажется, он действительно понял меня ‒ в глубине его глаз промелькнуло осознание.

― Понимаю, ― наконец, сказал парень. ― Понимаю, Ника. И все-таки… скажу, как на духу. Мне кажется (я уверен), что Давид тоже что-то испытывает к тебе. Что-то такое, чего еще ни к одной девушке не испытывал. Да только это неважно, потому что с таким как он ты все время будешь как на лезвии ножа. Тебя будет резать этим ножом, пока ты не скажешь самой себе «с меня хватит».

Наверное, эти слова прозвучали так ужасно, потому что ему самому было больно их произносить.

― У него много проблем, о которых ты не знаешь, которыми он не делился с тобой, потому что притворялся таким, каким ты хотела его видеть. Он не знает, как любить, не причиняя боли, потому что никто не учил его этому, ― слова друга вторили моим мыслям, моим потаенным страхам. ― И поэтому Ника… я попробую спросить тебя еще раз. Есть ли хоть один реальный шанс, что ты предпочтешь ему меня?

Саша говорит мне эти горькие правдивые слова, потому что знает ‒ так будет лучше для меня самой. И я должна последовать его примеру. Должна предпочесть горькую правду сладкой лжи.

― Нет. Прости, но на это нет ни единого шанса, ― покачала я головой.

Кивнув, он сделал глубокий вдох и медленный выдох. И словно успокоился в этот момент. Даже улыбнулся мне.

― Ничего страшного, я смогу это пережить. Мы ведь с тобой по-прежнему останемся друзьями?

― Конечно, ― я улыбнулась ему в ответ.

Вместе мы вернулись в наш класс и разошлись в разные стороны, каждый к своей парте.

Тяжелый получился разговор… но все равно необходимый. Наверное, честность, и правда, лучшая политика ‒ в глубине души я понимала, что это действительно так.

Даже несмотря на то, что я редко давала себе труд быть с кем-то по-настоящему честной.

* * *

После уроков мы с Третьяковым отправились гулять по Москве, и начали прогулку с парка Победы, находившегося в десяти минутах ходьбы от нашего элитного комплекса.

Пройдясь вдоль высаженных тюльпанами клумб, свежих, ярких, по-праздничному задорных, мы приблизились к стеле со статуей в виде богини Ники на ее вершине и двинулись дальше по аллеям и дорожкам, сетью раскинувшимся за музеем на Поклонной горе. Потом повернули в сторону триумфальной арки, и вернувшись обратно, взяли себе по большому стакану миндального капучино в одной из местных кофеен.

Казалось бы, такая милая прогулка ‒ ясное почти безоблачное небо, симпатичные сталинские дома кремового цвета, обрамляющие шумный Кутузовский проспект, веселые прохожие, в основном, туристы. Горячий напиток с нежным ореховым вкусом в моих руках. Ну, и конечно, парень, при одном взгляде на которого мое сердце начинало биться в миллион раз чаще.

И все равно я не могла сполна насладиться этим прекрасным солнечным весенним днем ‒ если честно, сегодня мне было совсем не до веселья.

В моих ушах все еще звучали слова моего друга. Они были как мои собственные кошмары, обретшие словесную форму, но еще более пугающие ‒ ведь их произнесла не я. Не я сказала себе эти слова, и потому они имели куда больший вес… и казались в тысячу раз правдивее.

«…с таким как он ты все время будешь как на лезвии ножа. Тебя будет резать этим ножом, пока ты не скажешь самой себе «с меня хватит»»

«У него много проблем, о которых ты не знаешь, которыми он не делился с тобой, потому что притворялся таким, каким ты хотела его видеть.»

«Он не знает, как любить, не причиняя боли…»

И я хотела бы сказать самой себе, что в Сашке говорила ревность, да только что-то мне подсказывало, что именно так он и думал на самом деле.

Я старалась казаться веселой, старалась держаться как можно дальше от опасных личных тем, несмотря на то, что меня так и подмывало, наконец, поговорить с Давидом начистоту. Парень завел разговор о Коляне и о его альтер эго, о том, что он успел натворить за время учебы, и я поддержала его с готовностью и преувеличенной живостью.

― Я его даже видела как-то раз в образе Вандала. Он рисовал граффити в одном из коридоров на втором этаже. На нем было темное худи и черная маска с прорезями для глаз. Господи… не представляешь, как я тогда испугалась! Так испугалась, что попросила Сашу проводить меня до дома, ― рассмеялась я.

― Хм… постой-ка. Это было в тот день, когда мы с тобой поцеловались в лифте? ― задумчиво переспросил Давид.

― Да-да, точно!

Ничего удивительного, что Давид так хорошо запомнил этот день ‒ ведь он следил за нами двумя, как настоящий сталкер.

― Ника… ―внезапно парень обернулся ко мне, его глаза были пораженно расширены, ― так ведь в тот раз мы с Коляном вместе вышли курить на крыльцо. Пошли на улицу сразу после занятий. Стояли и курили, пока вы с Саньком не вышли из школы.

В этот момент мне показалось, что свалившись с облаков, я упала прямо на твердую ледяную землю. Я приложила пальцы к губам.

― Так это значит… ―не смогла заставить себя продолжить.

― Это значит, что Вандал все еще на свободе!

* * *

Вандал

Вернулся в благословенную тишину и пустоту своего дома. Так тихо… так спокойно после всех этих лет шума и грозных криков. Теперь дома я могу отдохнуть. По-настоящему отдохнуть. Могу на какое-то время стать самим собой ‒ а ведь большую часть моей жизни это было для меня непозволительной роскошью.