Татьяна Веденская - Содержанки
– Очень… хороший вид, – пробормотала я после секундной запинки.
Архипов кивнул:
– Вид просто отличный. – И подошел к окну.
Вид был действительно ничего. Не Швейцария, конечно, но тоже горы, тоже снег. Главное не это. В соседнем номере, так и не разобранный, валялся огромный, набитый какими-то странностями рюкзак Архипова. Мы жили в соседних номерах, и у нас был общий балкон. Одна лоджия на двоих, что может быть лучше. И он – в кроссовках, в клетчатой рубашке и бейсболке с надписью «Я доктор – мне можно!» – выглядел лет на десять моложе и раз в сто счастливее, чем все, с кем я была знакома в своей жизни.
– Что дальше? – спросила я.
Архипов отвернулся от окна и посмотрел на меня. Взгляд был долгим и задумчивым, таким странным, что я даже смутилась. Он неправильно меня понял, я имела в виду нашу общую культурную программу. Лыжи, санки, перетягивание каната? Я была готова к чему угодно. Забавное чувство безответственности вдруг охватило меня. Будто бы я снова стала ребенком, готовым играть в любую игру. Правда, я не уверена, что была когда-то таким ребенком. Впрочем, нет. Была, конечно. Когда в Ростов приходило лето, оно бывало обычно жарким и солнечным, и на Дону были все удовольствия на свете. На левом берегу на пляже мы торчали целыми днями, зарывались в песок или бросали в воду мелкие плоские камешки. Лето – самый прекрасный подарок от Деда Мороза, если он забыл его подарить зимой.
– Ребята хотят сразу идти на трассу. У нас всего три дня.
– Я знаю, – грустно кивнула я.
Три дня на все про все, пока Свинтус загорает в Таиланде, упиваясь коктейлями All Inclusive вусмерть. Потом у меня будет еще несколько дней в Москве, чтобы прийти в себя и решить, что делать дальше. Марина позвонила из аэропорта и предупредила, что Свинтус нервничает и поминутно убегает куда-то звонить. Он звонил мне. Я сбрасывала его звонки, не отвечая. Потом я отключила телефон. По легенде, я на него обижалась. Марина аккуратно поинтересовалась, где я на самом деле, но я не ответила. Сказала, что хочу просто побыть одна. Почему-то мне казалось, что Марине тоже не стоит знать ничего про Архипова. Береженого Бог бережет.
Три дня – это не очень много, как ни посмотри. А если ты стоишь на вершине горы, обутая в ужасные лыжи, если тебе страшно и ты визжишь от страха, а все смеются, то время летит еще быстрее. А уж когда тебя берет за руку человек, от взгляда которого в сердце разгорается огонь, секунды летят, наскакивая друг на друга и спотыкаясь. Ослепительно белый снег отражал не по-зимнему теплые солнечные лучи, ребята бросили нас и ушли на другую трассу, скучая на пологой «почти что равнине». Мы видели, как они летят по соседнему склону, а Ольга, смеясь во весь голос, каталась, раздевшись по пояс – в одном лифчике от купальника. Это было странно и весело. И деньги не имели здесь никакого значения, все ловили энергию куда более сильную – от природы и простого человеческого общения. Все здесь гонялись не за деньгами, а за счастьем.
– Ты не устала? – спросил Архипов, помогая мне зацепиться за подъемник. – Неужели это и в самом деле твой первый раз на лыжах?
– Что сказать? – усмехнулась я. – В Ростове-на-Дону снег выпадает, конечно, и иногда даже много. Но случается это всегда так неожиданно и обычно так быстро тает…
– А чем же ты в школе зимой на физкультуре занималась? – спросил Архипов, опустившись на одно колено и что-то там подтягивая на огромном лыжном ботинке.
Я усмехнулась, насколько романтично это выглядело. Прямо по-рыцарски!
– В школе я постоянно прыгала через козла, – пространно ответила я, избегая любых правдивых рассказов о моем настоящем детстве.
– Понятно, – он встал и рассмеялся. – Козла звали Василий Иванович, ваш физрук?
– Примерно так, – кивнула я. – Слушай, я чувствую себя на этих лыжах такой ужасной коровой. И я ведь тебе мешаю, ты ведь наверняка приехал сюда не для того, чтобы целый день торчать на зеленой трассе? – Я прикрыла ладонью глаза от яркого солнечного света и посмотрела на Архипова.
Он раскраснелся и глубоко дышал, а глаза его блестели. Он покачал головой:
– Я приехал сюда, чтобы… чтобы…
– Прыгать через козла? – «помогла» я ему.
Он замолчал. Потом вдруг стащил с руки перчатку, отбросил палки в снег и склонился ко мне.
Поцелуй длился долго, у меня даже начала кружиться голова, а мысли – все, какие только были в моей голове, – испуганно разбежались и попрятались. Меня переполняли чувства, каких я не испытывала никогда до этого. Ненормально, да? Почти тридцать лет, при моей-то работе – и такие эмоции от одного простого поцелуя? Сколько их уже было – коротких, мимолетных, глубоких, с языком, французских или русских, грубых, долгих, с легким запахом виски…
В моей жизни не было ни одного мужчины, которого бы я любила. Я не слишком-то способна любить. С самых ранних лет я научилась посидеть пять лишних минут, подумать и приглядеться, посмотреть на человека получше, попытаться понять, что же у него внутри. И там всегда было что-то еще – самолюбие, похоть, тщеславие или желание властвовать, обладать. Все хотели прыгнуть выше других, быть быстрее, стрелять точнее. Многие ценили чувственные удовольствия, любили эксперименты, держали камеру под рукой, коллекционировали фотографии… Поцелуи были частью ритуала, они заканчивались быстро, становясь чем-то вроде ключа или пароля, после которого обычно слетали одежды и дозволялось все. Уж кому-кому, а мне хорошо было известно, что такие поцелуи ничего не значат.
Архипов склонился ко мне и прикоснулся губами к моим губам. Он просто стоял и прижимал меня к себе, счастливо улыбаясь. Он целовал мое лицо, гладил меня по волосам и смеялся, как ребенок, которому подарили луноход. И я вдруг с интересом отметила, что делаю то же самое.
– Ты почему смеешься? – спросила я тогда.
– А ты почему? – спросил он.
– Я смеюсь, потому что ты смешной. У тебя нос красный.
– У тебя, между прочим, тоже, – фыркнул он и чмокнул меня в нос.
– Знаешь, что! – Я решительно тряхнула головой. – Должна тебе признаться, что в целом я лыжи ненавижу. Я бы гораздо лучше почувствовала себя сейчас со стаканчиком глинтвейна в руках.
– А почему же ты молчала? Можно было давно уже пойти где-нибудь посидеть. Потому что, признаться честно, то, чем мы тут с тобой занимаемся, катанием на лыжах никак нельзя назвать.
– А как можно? Как это можно назвать? – ехидно спросила я, радостно улыбаясь.
Он хмыкнул и поцеловал меня снова. Собственно говоря, так и прошел весь день. Мы вернулись в отель, переоделись. Я в очередной раз посетовала, что не взяла с собой каких-нибудь дешевых тряпок, они были бы здесь намного уместнее, да и дорогие целей бы были. Мы пошли в кафе, где нам отказали в глинтвейне, сказав, что красное вино кончилось и его привезут только к вечеру. Тогда мы пошли в поселок, искать кафе.
