Галия Мавлютова - Цветок душевного стриптиза
– Иван Алексеевич, добрый день, как вы поживаете, а я с вашей дочкой в университете училась, и мы с ней на одном курсе были, а теперь вот выставками занимаюсь, а мне павильон неудачный выделили, там света нет, его еще делают, а у меня товар привезли, уже выгружают, – протараторила я без остановки.
Все перемешала. Получилась каша. У меня даже в горле свело от напряжения. Иван Алексеевич улыбнулся, но не отвел проницательного взгляда от рекламного щита.
– А в каком месте? – спросил Иван Алексеевич, продолжая сверлить глазами занудный щит.
– Что, где, в каком месте? – повторила я за ним, как робот.
Не понимаю вопроса. Смысла в нем не вижу. И не слышу. Не ощущаю. Меня залило краской стыда. Щеки запылали.
– В каком месте выгружают ваш товар? – сказал полузабытый папа и повернулся ко мне лицом.
И мне окончательно стало стыдно. Все товары в выставочном комплексе разгружаются по специальному разрешению. А выставка открывается через два дня. Товары привозят за день до открытия.
– Извините, пожалуйста, – пробормотала я, сгорая от жгучего стыда.
Вранье – не самый лучший способ достижения цели. Всегда это знала. Теперь убедилась опытным путем.
– Ладно, моя Ленка тоже тут крутится, она в пиаре работает. Куда вас приткнули, показывайте, – сказал Иван Алексеевич и протянул руку за арендным договором.
И меня словно подбросило вверх. Я освободилась от комплекса вины. Иван Алексеевич помнит меня, не забыл, а его дочь тоже работает на выставке. Слава университету, слава науке, слава всем отцам всех ученых дочерей. Иван Алексеевич исправил одну цифру в договоре и поставил свою распорядительную подпись. Победа. Успех. Я почувствовала, что улетаю на небо от счастья, но необходимо было закрепить достижения.
– Иван Алексеевич, а вы еще вот здесь распишитесь, а то подумают, что это я сама исправила, – сказала я, дурея от нахлынувшей удачи.
– Да уж, вы с Ленкой на это дело великие мастерицы, – укоризненно заметил Иван Алексеевич, но все-таки расписался в договоре еще раз, как раз в том месте, где он исправил номер павильона.
Какой жестокий папа. Обвинил родную дочь в стремлении к подлогу. И меня не пощадил. Объединил нас в компанию: дескать, одна шайка-лейка. Неужели его дочь Ленка тоже врет напропалую? Наверное, врет. Мы же с ней одного поколения. Значит, одного поля ягоды.
– А деньги за аренду заплатите в кассу сегодня, в крайнем случае завтра утром, всю сумму, без предоплаты. Если не успеете оплатить павильон, даже я не смогу вам помочь. Конкуренция, сами понимаете, – сказал Иван Алексеевич и снова принялся разглядывать фанерный щит.
Я уже хотела спросить жестокого отца, что он там видит, на этом щите, но передумала. У меня не было времени на разные глупости. Мне еще нужно было мчаться в «Максихаус» за деньгами. Почему-то я подумала, что арендную плату вносят частями. Последовательно. За два дня, за четыре, и так дальше. Оказалось, совершенно неправильно думала. И вообще я ни о чем не думала. Только о своей любви к Горову. В голове до сих пор плавали и переливались восторженные воспоминания о прекрасной ночи. О вещих словах, прозвучавших в ночи. Воспоминания о нашем общем будущем.
Если в голове присутствует небесная любовь, тогда эта самая голова ногам покоя не дает. Через две минуты я уже скакала по Наличной улице, размахивая руками. Если усиленно махать обеими руками, будто нечаянно превратилась в ветряную мельницу, можно убедительно доказать водителям, что девушка крайне спешит и ее срочно нужно подвезти. Но все машины проезжали мимо, обдавая меня грязными струями. С головы до ног. Отовсюду текло и капало, казалось, я плаваю в грязной луже, но мне не до того было. Ничего, поплаваю немного. Издержки капиталистического производства. Временные неудобства. Наконец кто-то сжалился надо мной. Какой-то добрый незнакомец, милосердный человек, все-таки есть на свете благородные рыцари, видимо, еще не перевелись на свете настоящие мужчины, не вымерли, как мамонты. Я приветливо улыбнулась.
– Ты что, с-сучка, прямо на проезжей части выставилась, жить надоело? – злобно рыкнул какой-то бородатый голос.
Посверлил меня взглядом из-за затемненного окна, словно хотел насквозь продырявить. И покатил дальше. Я не разглядела лица водителя. В памяти остался его голос, скрюченный злобой, сучковатый, как корявая палка. И я заплакала. По привычке. И вдруг разозлилась на себя. Да что это я от любой мелочи в слезы бросаюсь, будто в них спасение есть? Нет в слезах никакого спасения. Я встала посредине дороги, широко расставив ноги, уткнув руки в бока. И сразу в меня почти уперлась какая-то машина. Раздался визг, скрип, шелест.
– И куда мы поедем? – спросил молодой мужчина, с интересом оглядывая мою решительную фигуру.
– А в Калининский район мы с вами поедем, – сказала я, плюхаясь на сиденье.
И мне стало легко и свободно. Тепло. Я осмотрела салон. Дорогая иномарка. Красивый парень. Почему он остановился, почему не облил меня грязью с ног до головы, как физически, так и морально.
– Какая у вас машина хорошая, дорогая, наверное? – сказала я, испытывая к водителю благодушные чувства.
– Хорошая машина, дорогая, – подтвердил мужчина, – а куда спешим? Утюг забыли выключить?
– Хуже, – заговорщическим тоном сообщила я, – едем за деньгами.
– Хорошее дело, за деньгами всегда нужно спешить, – скупо похвалил водитель.
И замолчал. А мне захотелось общения. Может, спросить его имя, разузнать, что это за человек мне встретился, ведь скоро он выбросит меня в Калининском районе у здания бизнес-центра и я забуду его лицо, его отзывчивость, благожелательность. И он останется в моей памяти навсегда, пока я буду жить на свете. Мы все состоим из тысячи людей, встретившихся нам на жизненном пути, и они все находятся внутри каждого человека. А мы в них. Энергетический обмен. Астральное наполнение.
– Вы такой добрый человек, – сказала я, изнывая от недостатка общения.
– Пятьсот, – резко бросил «добрый» человек.
И я срочно заткнулась. И такое бывает: наверное, парень остался без работы, голодает, бедствует, на дорогом автомобиле занимается извозом, – а я тут от избытка эмоций бросаюсь на шею первому встречному.
– Пятьсот так пятьсот, – сказала я, мысленно поблагодарив незнакомого человека за науку. Правильно поступил мужчина, именно таким образом нужно гасить чужие порывы. В самый разгар эмоционального горения нужно назвать сумму, и человек вмиг забудет собственное имя. Тут уж не до эмоций станет. Я отдала пятьсот рублей, буркнула слова благодарности и побежала по парапету к бизнес-центру. Издалека увидела Черникова и Ниткина. Они стояли у входа, курили и о чем-то негромко переговаривались. Странная пара. Двое красивых мужчин. Стоят на виду, на обозрении, будто на рекламном щите выставились. Вживую. Оба высокие, стройные, поджарые. Но Черникова портит надменность, плавно переходящая в цинизм, а от Ниткина воротит от его чрезмерной угодливости. Алексею хочется угодить всем, всему миру. Увидев меня, дивные красавцы примолкли, пристально уперлись взглядами, словно впервые узрели промокшую до нитки девушку. Я отвернулась, сделав вид, что не заметила мирно беседующих мужчин. В офисе безлюдно. Никого. Я стукнула по выключателю, открыла сейф и обомлела. И было от чего обомлеть! В алом гнезде лежало лишь колечко с бирюзой. А конверт с деньгами отсутствовал, будто его там вовсе не лежало. Некстати вспомнился одесский юмор. Совершенно некстати. Там его лежало. Очень даже лежало. Точно помню. Я положила конверт, затем колечко, потом вошел Ниткин, и я закрыла сейф на три оборота. А сколько оборотов сейчас сделала? Не помню. Только в эту минуту я поняла, что такое настоящий стресс. Это когда в голове пусто и шумит. Гудит. Нестерпимо гудит. И еще разрастается пронзительная боль, боль душевная, медленно переходящая в физическую. Я закрыла сейф и посмотрела на часы. Семь вечера. В выставочный комплекс уже не успею. Да уж все равно теперь. Мне торопиться некуда. Мне этот комплекс больше не понадобится. И я ему тоже. Я медленно сползла на пол, затем бездумно приподняла тело и выползла в коридор. Я не шла, а волокла собственное тело, словно оно превратилось в тяжелый мешок с дерьмом, шла, не зная куда. Много дверей, все плотно закрыты. Длинный коридор. Безлюдно. Из-под одной двери пробивается узкая полоска света. Кадровка. Настоящий полковник бодрствует. Негромко стукнула в дверь.
