Розамунда Пилчер - Дикий горный тимьян
Миссис Доббс. И, несомненно, с тем самым ребенком, который громко рыдал в тот вечер, когда Джон провожал ее домой. Миссис Доббс.
— Привет, Виктория.
— Привет.
Теперь их было четверо за обеденным столом, и место во главе стола больше не пустовало.
На Виктории было вечернее платье в восточном стиле из мягкой синей шерсти, ворот и обшлага рукавов отделаны золотой нитью. Она сделала к вечеру прическу, зачесав волосы наверх, прическа показалась Джону Данбиту слишком претенциозной и неуместной. Одна-две пряди светлых волос свисали сбоку и, вместо того чтобы придавать ей искушенный вид, лишь подчеркивали ее юный возраст. Обнажившаяся сзади длинная шея сделала ее похожей на беззащитного ребенка. Ее глаза были подкрашены, прекрасный рот оставался бледным. Отстраненное, загадочное выражение лица осталось прежним. Чем-то это нравилось Джону. Он с удовлетворением подумал, что если ему не удалось тогда преодолеть ее отстраненность, то не смог сломать эту преграду и Оливер Доббс.
— Они не женаты, — рассказал ему Родди за аперитивом перед обедом, пока они ожидали появления Доббсов. — Не спрашивай почему. Она такая очаровательная малышка.
Очаровательная, но неприступная. Возможно, в постели, в пылу любовной страсти, возведенные ею преграды рушатся. Он перевел взгляд с Виктории на Оливера и с досадой отметил про себя, что эти волнующие картины ему неприятны. Встряхнувшись, Джон заставил себя прислушаться к тому, что говорил Родди.
— Важно продолжать инвестировать в земледелие. И не только деньги, но и ресурсы, и время. Задача состоит в том, чтобы заставить плодоносить ранее бесплодные земли, дать работу местным жителям, положить конец бесконечному оттоку населения в большие города.
Родди Данбит открывался с совершенно неожиданной стороны. Беря апельсин из вазы в центре стола, Виктория задавала себе вопрос, со сколькими людьми он поделился этими, несомненно, выстраданными соображениями. В его словах звучала убежденность человека, прожившего в Шотландии всю жизнь, хорошо знающего ее проблемы и готового решительно возразить любому, кто предлагает простое, но легкомысленное, неверное или непрактичное, с его точки зрения, решение. Во главу угла он ставил людей, все время возвращаясь к ним. Без людей нет общины. Без общины невозможно будущее, невозможна жизнь.
— А что ты думаешь о лесоводстве? — спросил Джон Данбит.
— Все зависит от подхода. Джеймс Дочарт, например, фермер из Глен Толста, высадил на склоне холма лесную полосу примерно в четыре сотни акров…
Виктория стала чистить апельсин. Джон провел в Бенхойле часов пять. У нее было целых пять часов на то, чтобы прийти в себя от его внезапного появления, но она до сих пор чувствовала себя сбитой с толку. То, что молодой американец, с которым она познакомилась в Лондоне, и Джон Данбит, племянник Родди и единственный сын любимого Эллен Чарли, — одно и то же лицо, казалось невероятным, просто не укладывалось у нее в голове.
На самом же деле вот он сидит в мягком свете свечей во главе стола, спокойный и внимательный, глаза устремлены на Родди, выражение лица серьезное. На нем темный костюм и белоснежная рубашка, в его руке — бокал портвейна. Блики свечей играют на массивном золотом перстне с печаткой.
—.. но сделал все так, чтобы эти четыре сотни акров не помешали содержанию нескольких коров и четырехсот овец, которые стали к тому же давать больше приплода. Однако в понимании нашего правительства лесоводство для фермеров в здешней холмистой местности неприемлемо. Посадки хвойных деревьев сплошняком дадут лишь три процента дохода на вложенный капитал и оставят без работы немало пастухов.
Миссис Доббс. Рассказал ли ему Родди о том, что они с Оливером не женаты; может быть, он сам догадался. Виктория терялась в догадках. В любом случае, он не сомневается, что Томас — ее сын. Наверное, это к лучшему. Они с Оливером больше не нуждаются в оправданиях и объяснениях. Она сама выбрала этот путь. Ей хотелось принадлежать кому-то, быть кому-то нужной. Теперь она принадлежит Оливеру и нужна Томасу. Она стала делить апельсин на дольки. Сок стекал по ее пальцам на покрытую тонким растительным орнаментом тарелку из мейсенского фарфора.
— А как насчет туризма? — спросил Джон. — Горного и островного.
— Заманчивая идея, очень привлекательная, но опасная. Нет ничего менее перспективного для местных жителей, чем ставка на туристов. Можно переоборудовать дома в дачные коттеджи, можно построить бревенчатые домики, можно, наконец, принимать туристов в своем доме, но достаточно одного холодного дождливого лета, чтобы отпугнуть среднего семьянина. Ладно, если он рыболов или любитель пеших прогулок или птиц. Его дождь не отпугнет. Но женщина с тремя детьми, проведя пару бесконечно тоскливых недель в маленьком коттедже, за окном которого беспрестанно моросит дождь, в следующем году потребует отвезти ее в Торремолинос.[2]
Оливер вздохнул. Он выпил два бокала портвейна, и его начало клонить ко сну. Он прислушивался к беседе не потому, что ее тема особенно его волновала, а потому, что его очень заинтересовал Джон Данбит. Олицетворение, казалось бы, спокойного, воспитанного жителя Новой Англии, в дорогой рубашке, со среднеатлантическим акцентом. Оливер исподволь наблюдал за ним, когда он говорил. Что им движет? Что таится за этим вежливым, невозмутимым выражением лица? И, самое любопытное, что он думает о Виктории?
Он знал, что они уже встречались в Лондоне. Виктория сама рассказала Оливеру об этом, пока он принимал перед ужином ванну, а она причесывалась перед зеркалом.
— Просто удивительно, — произнесла она самым небрежным, повседневным тоном. Ему знаком был этот тон — фирменный знак Виктории, означавший «держись подальше», который всегда возбуждал в нем неуемное любопытство. — Именно он провожал меня с вечеринки в тот вечер. Помнишь? Когда Томас плакал.
— Ты имеешь в виду Джона Хакенбекера из консорциума «Консолидейтед алюминиум»? Нет, не помню. Просто удивительно! — Интересная ситуация. Он обдумывал ее, пока, выжимая губку, обмывал грудь коричневатой от торфа водой. — И что он сказал, увидев тебя снова?
— Да ничего. Мы пили чай.
— Мне казалось, он улетел в Бахрейн.
— Он был там, но теперь вернулся.
— Ишь ты, какая перелетная пташка. А чем он занимается в свободное от перелетов время?
— Кажется, он банкир.
— Почему же он не в Лондоне, где ему полагалось бы заниматься обналичиванием чеков населения?
— Оливер, он банкир иного рода. К тому же, ему дали несколько дней отпуска, чтобы привести в порядок дела в дядином имении.
