Барбара Брэдфорд - Быть лучшей
Смутно, как будто издалека, он услышал собственный голос:
– Я Филип, брат Полы.
К его удивлению, голос прозвучал ровно.
– А меня зовут Маделина О'Ши.
– Так я и подумал.
Она протянула ему руку, он крепко сжал ее, чувствуя, что именно эту женщину ждал всю свою жизнь.
Глава 17
Филип с явной неохотой отпустил руку Маделины. Она тут же сунула ее в карман, ощущая на ладони прикосновение его сильных пальцев, словно он оставил след, который будет гореть вечно.
Маделина переступила с ноги на ногу и посмотрела куда-то в сторону. Она чувствовала себя неловко в присутствии Филипа Макгилла-Эмори.
По-прежнему не отрывая от нее взгляда, он сказал:
– Вы так удивились, когда я появился на пороге. Наверное, я смутил вас, извините.
– Просто мне вдруг показалось, что ожил Пол Макгилл и…
Негромкий смех Филипа, раскатившийся эхом по пустынной галерее, прервал слова Маделины. Филип искоса посмотрел на портрет, но ни сказал ни слова.
– К тому же, – продолжала Маделина, – Пола сказала, что вы прилетите из Сиднея только к полудню.
– Я передумал и прилетел еще вчера, одиннадцатичасовым рейсом. Но все уже спали.
Маделина кивнула и вновь посмотрела на него.
– Вы так внимательно рассматривали портрет деда. – Филип весело посмотрел на собеседницу своими голубыми глазами. – Ну и что, раскрыл он вам свои секреты? Хоть какую-нибудь тайну своего характера?
– Наверное, он был особенным человеком, настоящим мужчиной. Иначе ему бы не завоевать сердце Эммы Харт и не стать ее мужем.
– Судя по тому, что рассказывала о нем бабушка, Пол Макгилл был и впрямь человеком необыкновенным. – Сказал Филип и после непродолжительного молчания добавил: – Только они так и не поженились… Жена Пола отказалась дать ему развод. Тогда они решили по-своему и, плюнув на условности, прожили вместе шестнадцать или семнадцать лет. До самой его смерти в тридцать девятом году. В ту пору такое поведение считалось совершенно недопустимым, но им было все равно… – Филип пожал плечами. – Они безумно любили друг друга, были счастливы и, конечно, ни о чем не жалели. А уж как они обожали свою единственную дочь – мою мать… – Последовала еще одна пауза. – Свое внебрачное дитя…
Маделина была поражена.
– Этого я не знала, как, впрочем, и всего остального, что вы мне рассказали. Пола ничего не говорила мне об интимной жизни своей бабушки. А то, что я слышала или читала, касалось исключительно успехов Эммы в бизнесе.
– Да, ее восхождения, не правда ли? Она здорово опередила свое время. Блестящая, по-настоящему эмансипированная женщина… Она указала многим дорогу в большой бизнес, в мир корпораций. И мне это нравится. Теперь трудно представить себе нашу жизнь без женщин на руководящих постах.
Филип снова развеселился.
– Уверен, что сейчас все уже забыли о частной жизни Эммы Харт. В конце концов это было так давно. Она стала мифом. Легендой. И вокруг, как в семье, так и вне ее, полно факелоносцев, которые вовсе не хотят, чтобы ее образ хоть чуточку потускнел. – Филип поджал губы и покачал головой. – Что же касается меня, то ничто не может бросить тень на образ Эммы, и уж меньше всего внебрачная жизнь с мужчиной, которого она любила – от всей души.
– Я тоже так считаю. Но почему жена Пола не захотела дать ему развод?
– Ей помогла религия. Констанс Макгилл была католичкой, и, мне кажется, она просто использовала церковь как предлог, лишь бы испортить Полу жизнь. Ей он был не нужен, но она не хотела, чтобы он достался кому-нибудь еще. А счастья она ему и подавно не желала. Так что, на мой взгляд, она использовала святых отцов и дурацкие церковные каноны, чтобы удержать его на привязи.
– М-м…
Присутствие Маделины обострило восприятие Филипа, и он немедленно уловил странное выражение ее глаз. Впрочем, он и без того был достаточно чутким человеком, чтобы понять, что сказал что-то не то.
– Я, кажется, обидел вас? Вы, наверное, католичка?
– Да, но вы меня вовсе не обидели. Правда-правда.
– Извините, ради Бога.
– Да право же, все в порядке, Филип… – Голос Маделины прервался.
Она подняла глаза на Филипа. Взгляды их встретились. Молчание становилось все напряженней. Всматриваясь в светящиеся, почти прозрачные глаза Маделины, Филип увидел, что и впрямь все в порядке. Она сказала правду и всегда будет говорить правду. В ней нет ни капли притворства. Она открыта и искренна, и это замечательно. Он снова испытал странное чувство близости. Словно когда-то давно они были знакомы, потом расстались и вот снова встретились. Рядом с ней, как ни с какой другой женщиной, он чувствовал себя свободно и совершенно естественно. «Она должна быть моей, – во второй раз за утро подумал Филип. – И я должен завоевать ее. Но не торопись, ни в коем случае не торопись», – прозвучал его внутренний голос.
Маделина, захваченная гипнотическим взглядом Филипа, испытывала непривычные чувства. В горле у нее пересохло, дыхание сбилось. Ее даже как будто слегка знобило. Присутствие Филипа волновало. Так на нее еще не действовал ни один мужчина, даже Джек Миллер. Но и то сказать, никого подстать Филипу Макгиллу-Эмори она прежде не встречала. Он был такой мужественный, такой сильный и вместе с тем такой обаятельный. Просто фатально обаятельный. Он выбил ее из колеи. Хуже того – испугал.
Маделина с удивлением почувствовала, что готова расплакаться, и быстро отвернулась, избегая его магнетического взгляда. Ее снова охватила дрожь, на сей раз не только внутренняя, и, чтобы она не стала заметной, Маделина отошла немного в сторону.
– А это чей предок? – откашлявшись, спросила она через плечо.
Филип подошел, встал за спиной, жадно вдыхая запах ее волос, духов. Пряный, мускусный, дразнящий. Ему так захотелось обнять ее, но он усилием воли подавил это желание.
Стараясь говорить ровным голосом, он ответил:
– А, это Эндрю, шотландец, морской волк. Он приехал в Австралию на вольное поселение в восемьсот пятьдесят втором году. А рядом с ним его жена Тесса. Эндрю – отец-основатель. Он первым ступил на эту землю, создавая это хозяйство, заложил фундамент дома, в котором мы сейчас находимся. И дал ему имя – Данун, по названию шотландского местечка, в котором родился.
– Очень красивый дом, – хрипло проговорила Маделина. Слова давались ей с трудом, настолько остро она ощущала близость Филипа.
– Спасибо… Мне тоже так кажется. Хотя нынешний вид в стиле старого американского Юга придал дому мой прапрадед Брюс после поездки в Штаты в начале девятисотых годов. Он перестроил фронтон и добавил колонны, чтобы дом напоминал колониальные особняки где-нибудь в Виргинии или Джорджии.
