Анна Смолякова - Ты — мое дыхание
Как выяснилось, ни у кого из них не было четкого и ясного плана пребывания в северной столице. Антон, правда, собирался зайти к друзьям, но сделать это предполагалось ближе к вечеру, а пока все его намерения выражались одним отрешенно-радостным словом: «Питер! Питер!..» Поля, честно говоря, не понимала, что именно приводило его в такой телячий восторг. Город был как город, дома как дома, небо как небо. Никакой особой «упоительности» воздуха она не чувствовала, а чувствовала, скорее, какую-то ревнивую обиду за Москву, когда говорила:
— Тогда, может быть, пристроимся к какой-нибудь туристской экскурсии? Послушаем беглую лекцию о памятниках архитектуры, сфотографируемся на фоне Зимнего и поедем домой?.. Одного я только не понимаю, почему нельзя было с тем же успехом побродить по Арбату? Кстати, зашли бы там в «Дом книги» и купили бы тебе какой-нибудь фотоальбом с Эрмитажем и прочими здешними достопримечательностями…
Впрочем, она понимала, что не права, и где-то в глубине души радовалась тому, что Антон не злится. А он, похоже, просто не в состоянии был сейчас обижаться или досадовать: выражение почти детского, блаженного счастья не сходило с его лица.
— Полечка, подожди немного, ладно? — он уронил лицо в ладони и потер пальцами лоб. — Сейчас я окончательно приду в себя и изложу тебе наш план на ближайшие сутки во всех подробностях… Кстати, по поводу Зимнего ты зря иронизировала! Туда-то мы как раз обязательно сходим, и ты такой Зимний увидишь, какой никогда еще не видела!
— Но, надеюсь, номер-то мы в гостинице снимем, прежде чем начнем наматывать круги по городу? — Поля сегодня чувствовала себя абсолютно поэтически непрошибаемой. — А то мне как-то не улыбается перспектива таскаться везде с сумкой.
Вещей у нее с собой было совсем немного: легкий кардиган на случай непогоды, зонтик, косметичка и еще кое-какие мелочи. И сумка вовсе не казалась тяжелой или громоздкой. Зачем она сказала про нее, Поля и сама не знала. Но Антон решительно помотал головой:
— Никаких гостиниц, никаких администраторш с постными лицами, никаких номеров с казенными покрывалами. Только город, только небо… А сумку твою я сам понесу, давай ее сюда.
Правда, баул с вещами вид имел откровенно дамский, так что пришлось покупать большой пластиковый пакет и засовывать сумку внутрь. Но зато естественным образом решилась проблема с деньгами. На Полином бирюзовом платье с воздушными вставками карманов просто не было, положить кошелек ей оказалось некуда. И она предложила:
— Вот что! Давай деньги тоже будут у тебя, распоряжайся ими по своему усмотрению. Только сразу договоримся, не спрашивай каждый раз, как маленький мальчик: можно ли потратить их на то или на это?
Последняя фраза, видимо, оказалась совсем нелишней. Потому что мгновенная скорбная складка меж черных бровей Антона после нее расправилась, а в глазах запрыгали веселые чертенята.
— Значит, я могу покупать что угодно? — он озорно усмехнулся. — Хоть оловянных солдатиков, хоть шестисотые «Мерседесы»?
— Конечно, — Поля пожала плечами. — Только на «Мерседес» здесь вряд ли хватит. Пожалуй, только на какую-нибудь малолитражную потрепанную «Шкоду»…
— Ну, это ничего! Дело не в сумме, а в принципе… Значит, я могу совершить свою первую покупку?
Антон куда-то скрылся и через минуту появился с букетом белых роз в шуршащем целлофановом пакете.
— Это тебе! — сказал он, прижимаясь мягкими губами к ее виску. — Тебе, самая прекрасная женщина на свете…
Она еще успела отстраненно и больно вспомнить Борины ромашки, а он уже схватил ее за руку и повел вперед по Невскому, к маячащему в утренней синеве неба золотому шпилю Адмиралтейства.
На Аничковом мосту они остановились. Слева и справа взнуздывал своего коня каменный юноша, внизу плескалась Фонтанка.
— Помнишь, я рассказывал тебе, что был здесь прошлой осенью? — Антон вытащил из кармана пачку «Парламента» и закурил.
— Помню…
— Видишь, ты помнишь, а я уже нет… То ощущение не возвращается. Я ждал его, ждал… А сейчас все по-другому. Может быть, потому, что время прошло? Может быть, потому, что со мной ты?.. Нет, это не хуже, это просто по-другому…
Он прищурил глаза, словно силясь что-то разглядеть в серой воде, и неторопливо, нараспев произнес:
В одиноких деревьях тоскуют пустые мосты,
Только ветер в Фонтанке угрюмые льдины полощет,
И морзянка дождя атакует Сенатскую площадь,
И поэт на скамейке калечит пустые листы…
— …Чувствуешь, все уже не так? — Потом потер лоб и печально улыбнулся. — Не устала еще от меня со всеми моими причудами и странностями?
— Нет, не устала, — ответила Поля почти искренне. Этот Антон почему-то нравился ей больше, чем тот, с которым она ехала в купе-люксе мягкого вагона. За время дороги ее, откровенно говоря, утомила и его неутомимость, и постоянная, дежурная готовность к сексу, и улыбка, с которой он протягивал проводнице деньги, почти приказывая: «Принеси-ка, пожалуйста, нам еще шампанского из ресторана!» И главное, его непоколебимая уверенность в том, что он желанен каждый миг, каждую секунду, что его совершенно невозможно не хотеть…
— Я просто хочу посидеть у окна и подумать, — сказала она ему уже глубокой ночью, почти отбиваясь от его торопливо-ласковых рук. — Могут быть у меня какие-то свои, никого, кроме меня, не касающиеся проблемы?
— Какие у тебя… могут быть… проблемы? — прошептал он, губами расстегивая верхние пуговички дорожной блузки. — Ты молодая, безумно красивая, безумно сексуальная женщина. А если ты собралась опять печалиться о своем кобеле-муже, то это тем более зря. Факт его существования надо просто принять как данность, смириться с этим и не забивать себе голову…
Да, этот Антон, с какой-то затаенной грустью всматривающийся в серые воды Фонтанки, нравился ей гораздо больше. Поля перевела взгляд на розы, холодящие ладонь все еще влажными стеблями, и неожиданно почувствовала что-то вроде укора совести. Да и в самом деле, какое право она имела думать о нем с этим отвратительным оттенком высокомерного презрения? Какое право имела его осуждать? «Мадам утомило обилие секса!» А не сама ли мадам торопливо прыгнула в его постель, недвусмысленно дав понять, что ей это необходимо?..
— Я люблю тебя, — неожиданно произнес Антон, не отводя глаз от бегущей по воде ряби. Поля промолчала и коснулась его руки кончиками пальцев.
А потом была Дворцовая площадь, Александрийская колонна и ангел с крестом, попирающий змею. Стремительно взлетающая ввысь башня Адмиралтейства, колесница Победы над аркой. Поля видела все это уже тысячу и один раз. Один раз во время школьной экскурсии, а тысячу — на многочисленных открытках и фотографиях. Каждый, кто приезжал из Питера, непременно привозил с собой снимок: собственная многозначительная физиономия на фоне ослепительной белизны колонн Зимнего дворца. Поэтому она нисколько не удивилась, когда усатый молодой человек подвел к ним белую лошадь и предложил сделать круг по площади. (Лошадь, именно эта, а может быть, другая, но очень похожая, тоже присутствовала на большинстве фотографий.) Поля уже собиралась вежливо отказаться, когда Антон неожиданно взглянул на нее почти умоляюще.
