Арина Ларина - Невеста бальзаковского возраста
– Да помолчи ты, – отмахнулась Лизавета, воровато оглядываясь. Тут она заметила Настю и пробормотала: – Потом разберетесь, сейчас мне важнее. Все, тихо все сидите!
– Женя, как? – проблеяла дезориентированная Карина Аркадьевна. – А вы когда успели? Богдаша, вот к чему приводит твоя неразборчивость! А я говорила: подожди, пока мама найдет подходящую женщину! Вот она, твоя самостоятельность! Сломали мальчику жизнь…
Тут Карина Аркадьевна начала заламывать руки и изображать обморок, Женя на правах будущей родственницы сразу вступила с ней в коалицию и стала нежно поглаживать, отпаивая водой.
– Офигеть, – прошептала Настя. – Это я удачно зашла.
Ее шепот был услышан, и тут началась основная часть Марлезонского балета. Маман перестала плакать и начала верещать, Женя вторила ей, наскакивая на Настю, Лизавета пряталась за Богданом, а сам Богдан пытался втиснуться между всеми дамами сразу, дабы не допустить мордобоя. Метрдотель мотался рядом и жалобно просил прекратить, грозя полицией.
Обошлось без полиции, но выводила их из зала охрана. Уже в холле зареванная Лизавета сбивчиво поведала Насте, что отец ребенка не Богдан.
– Как это? – Настя так обалдела от всего происходящего, что даже стукнуть заварившую кашу сестру у нее не было эмоциональных сил. – А кто? А почему?
– Ну, – замялась Лиза, – если бы я тебе сказала, что с Богданом у меня не вышло, ты бы начала выносить мне мозг и бухтеть, что нормальные мужики не для меня. И про кредит свой опять начала бы ныть. Вот я и говорила, что мы встречаемся…
– Кредит не мой, – перебила Настя.
– Вот, в этом ты вся, – начала заводиться Лиза. – Поэтому я и не сказала. Ты невыносима!
– Ладно, а с кем ты таскалась на свидания и ради кого собиралась выпереть меня сегодня из квартиры? – взвыла Настасья. – И от кого тебя тошнит? В смысле – ребенок чей?
– Шурик вернулся. Но он тоже тебя боится, живет пока в общаге, при заводе, он на работу устроился, мебельщиком. Платят хорошо, халтуры есть. Мы отдадим кредит. Нам еще Коля помог немного, ну, брат его. Он еще в самом начале первый взнос заплатил. Ты же не поможешь, – тон Лизы снова стал сварливым.
– Не помогу, – яростно кивнула Настя. – Отойди от меня на всякий случай, а то руки чешутся.
– Помажь чем-нибудь, – съехидничала Лизавета, но для пущей безопасности увеличила дистанцию. – Кстати, ты домой все равно сегодня не приходи, не порти мне праздник.
– А куда это я пойду? – рассвирепела Настя. – У меня тоже в некотором роде был праздник.
– Мы что-нибудь придумаем, – неожиданно сказал Богдан прямо у нее за спиной. – Подожди меня, пожалуйста, я маму провожу, посажу в машину и удостоверюсь, что она уехала. Только, пожалуйста, не уходи.
Настя машинально кивнула.
– Богдаша, прости, – лепетала Карина Аркадьевна, заламывая ручки. – А твоя Настя ничего, приятная женщина. Я надеюсь, у тебя с ней роман, а не с кем-то еще? Ну, не сердись, я хотела как лучше. Надо же, как все запуталось. А они точно от тебя не беременны?
– Абсолютно. Мам, все нормально. За руль не садись, я тебе такси вызвал, машину завтра пригоню. – Богдан поцеловал мать в щеку. – Пока.
– Пока, – прошептала Карина Аркадьевна, прильнув носом к стеклу увозившего ее такси. – Совсем большой стал, совсем взрослый…
Лизавета, выкатившись из ресторана, вздохнула полной грудью, улыбнулась, помахала Богдану рукой и пошагала к метро, загребая ногами подтаявшую снежную кашу. Вышедшая следом за ней Женя испуганно обошла начальника по радиусу и тоже куда-то побежала, вобрав голову в плечи и не оглядываясь.
Последней вышла Настя и растерянно посмотрела вокруг.
– Пойдем? – Богдан подошел к ней и неуверенно протянул руку.
– Пойдем. – Настасья с облегчением вздохнула. Представить себе обед в этом ресторане после всего случившегося она не смогла бы при всем желании.
За стеклом маячили метрдотель и пара охранников. Видимо – на всякий случай, чтобы «дорогие гости» не вздумали вернуться и продолжить сабантуй.
– Я чувствую себя героем какого-то водевиля. – Богдан нервно усмехнулся, аккуратно ведя Настю по замысловатой траектории между разлившихся по асфальту луж.
– А у меня ощущение, что сейчас выскочит толпа с криками: «Вас снимала скрытая камера!» – пробормотала Настя. – Ужасно неловкая ситуация. Мне так неудобно…
– Тебе? – Он изумленно затормозил, и Настя от неожиданности чуть не плюхнулась в жидкое снежное крошево, так как кавалер, забыв про галантность, дернул ее назад, как рыбак карася. Богдан крепко взял ее за плечи и недоверчиво заглянул в глаза.
– Мне, – покраснела Настя. – Втравила тебя в какую-то идиотскую историю…
– Слушай, ты потрясающая женщина. Что бы ни случилось, ты в первую очередь пытаешься взять вину на себя. Женщина-мечта. И что, у тебя ко мне никаких претензий? А ведь это моя мама орала там громче всех. Это именно моя мама притащила туда мою секретаршу. Это я, вместо того чтобы расставить все точки над «i», тянул и допрыгался до этого замечательного скандала, – Богдан слегка потряс размякшую в его руках Настю, словно проверяя на реакции и рефлексы: – Ты слышишь? Что ты на меня таращишься, словно у тебя еще есть какие-то страшные тайны, кроме твоей чокнутой сестрицы?
– А я с Няндомским в клуб ходила, – брякнула Настя и тут же пожалела. Но впрочем, моментально перестала об этом жалеть: уж лучше сразу говорить правду, а то вон как все может запутаться от одного, казалось бы, безобидного вранья. – Но ничего не было. Он меня поил-поил, а потом даже целоваться не стал. Наверное, я очень старая и страшная. В смысле, не то хотела сказать…
– Да в курсе я про твоего Няндомского, – отмахнулся Богдан. – Весь офис гудел. Это его Женька подловила и шантажировала. Кстати, я ее уволил. Только что.
– Из-за меня? – ойкнула Настя.
– Настенька, нет, не из-за тебя! Мне подковерные интриги вместо работы в фирме не нужны. Если человек непорядочен, то он непорядочен во всем! – Богдан поиграл желваками и внезапно сказал: – Мы с тобой не о том говорим, тебе не кажется?
– А о чем надо? – судорожно вздохнула Настя. Он был так близко, совсем рядом, и так одуряюще пах своим хвойным одеколоном, так нежно держал ее за плечи, так внимательно смотрел, что у нее кружилась голова, а ноги подкашивались, как переваренные макарошки. Все же любовь – страшное чувство, она вырывает из человека стержень и делает его податливым, как пластилин. Сейчас из Насти можно было лепить что угодно – она бы не возражала. Лишь бы это были его руки…
– Настюша, ты меня слышишь? – Богдан, кажется, что-то такое говорил, а она все прослушала.
