Галина Щербакова - Женщины в игре без правил
Мама выбивала половик, который свернула с вечера, мечтая бросить его на чисто-белый снег, а снег исчез, и приходится по половику тюкать выбивалкой, а была мечта о снеге, была…
Так вот, вдруг маленькая Наташа почувствовала жар изнутри и снаружи. Мир на минуту стал другим, без снега, без грязи, без половика, без выбивалки… Без мамы…
Она смотрела в ту сторону, где была мама, но там не было никого… Там абсолютно никого не было…
…Сейчас же — наоборот — мама была. Она опять стояла, держа в руках Елену, как тогда, в первый раз.
— Что ты мне хочешь сказать? — спросила Наталья. — Если помочь ей, то я туда и иду.
Но в этот миг как оглашенная выскочила из подъезда «ведьмочка» Клара, круглая, как колобок, девица, вся в перетяжечках, как младенец. От нее тоже шел жар, отчего Натальин жар скукожился, засох, свернулся, обратился в прошлогодний лист и пристал к сапогу.
Наталья аккуратненько сняла лист и спрятала в сумочку. Клара внимательно следила за этими странными движениями. Мавра — мастер в их деле и просто так грязь с улицы в сумку не положит. Хотя у проидошистой Клары была и другая мысль, погрубее, попроще: Мавра положит любую грязь хоть в сумку, хоть к сиськам — для понту! Дело это известное, жизнью проверенное, не напустишь туману и тайны, ни черта не сработаешь. Их рыбешка очень уж часто ловится на кусочек дерьма. Но то, что Мавра ворожит перед ней, Кларой, которую сама и пригласила, обижало. Я-то тебе не клиент!
— Меня на этом самом месте звездануло, — сказала Наталья.
— Да ты что! — восхитилась Клара. — Я знала — рвануло машину, но не знала, что тебя. — Хотя прекрасно все знала.
— Меня! — засмеялась Наталья. — Но я уверена — по ошибке. Я чернотой никогда не занималась.
— А я занималась, — сказала Клара. — Но бросила — очень потом болит физика. Видишь? — Она показала Наталье запястье. На нем странно была сдвинута кожа, как будто ей кто выкручивал руку, а сумел скрутить шкуру.
На перетяжечках это виделось особенно хорошо. — Болит, сволочь. Сейчас вот болит. Ты на меня не действуй, ладно?
— Я сегодня пустая, — ответила Наталья.
— Ну и хорошо, — обрадовалась Клара. — Значит, болит от чего-то другого.
Но потом, пока ехали, у Клары рука прошла, трепались про разное, в основном про мужчин. Клара была незамужней и не торопилась: ждала знака судьбы. Наталья в этом разговоре вернулась мыслью к собственной ситуации — отпустить «своего козла» на волю или не отпустить, а Клара возьми и скажи:
— У тебя еще будет мужик. Военный чин.
Так что не держись за оперетту…
Клара сказала и пожалела, потому что тут же поняла, что потом и «чина» не станет. Она косила глазом на красавицу ведунью и пыталась разобраться: что же не так с коллегой по работе, какой такой у нее изъян, что видится она до конца одинокой… «Дала бы, что ли, ладонь посмотреть…» Клара примеряла судьбу на себя — тоже ведь одна и в очередь никто не становится. Может, все дело в даре? Тогда, может, ну его? А как его ну? Клара вся сжалась, свернулась в себя, а эта великая Мавра аж трепещет от ее слов, засветилась, дурочка.
А Наталью действительно охватил трепет восхищения Клариным даром. Она так не умела сроду, в самые лучшие свои моменты, когда, казалось, все знала, вплоть до…
«Я ведь даже заблокироваться от нее теперь не могу», — думала она. Сжала ладони, потом расслабила, еще и еще…
— Ничего не вижу, — засмеялась Клара. — Не дрейфь.
Наталья давно думала об этом неуправляемом, неукротимом выплеске неведомой энергии, которая обрушилась на людей вместе со всем другим обрушением.
Произошел сдвиг, и обнажилось потайное, и что с ним делать, куда его девать нынешнему человеку-обрубку, неясно. Он слепой, глухой и давно ничего не слышит. Его душа, как дурочка на базаре, ходит, бормочет, стыдит его.
А он ей: да пошла ты, мразь!
Кому дано объяснить это время и этого человека, какому ведуну? Люди все поголовно живут со сдвинутой психикой, в крайнем случае со сдвинутой кожей на запястье.
Елена посетителям обрадовалась, сказала, что капельницу уберут завтра.
— Тут у нас нянечка, она ругается на лежачих, кричит, что рожать-то будут ногами! — смеялась Елена.
Посидели, поболтали. Клара тайны своей профессии не скрывала, поводила по палате руками, плохо видящей Вере сказала, чтоб та не маялась дурью — ребенок из нее выскочит, как пуля. Другим жаждущим тоже пообещала разного хорошего.
— А вы сами рожали? — спросила у Клары одна периферийная с не тем резусом.
— Мы сами не рожали, — ответила Клара. — Мы сами девушки.
— Откуда же вам тогда знать? — поджала губки резусная. — Тут ведь такая тонкость…
Клара тяжело, с натугой вздохнула и сказала, что неверующая из русской глубинки может ей не доверять, но все-таки пусть после родов муж на нее не наваливается сверху своим огромным пузом, нечего стесняться, надо сказать, что есть и другие способы любви. Резусная натянула на голову одеяло и не вылезала до самого ужина, а после ужина сказала, что понятия не имеет, как это мужу можно сказать про такое, как будто про это вообще говорится.
Но это было уже вечером, Елене сняли капельницу, и она расхаживала по коридору. Наталья же была дома и думала нелегкую думу.
Дело в том, что Клара сказала сразу:
— Ты беспокоилась о ребенке? Все в полном порядке. Такой парень! Но я тебе скажу прямо… что-то тут не так… Я не поняла что… Может, права та дура, которая меня уличила в незнании… Что-то не так…
— Что? — приставала Наталья.
— Ну не знаю, не знаю, — отвечала Клара. — Не приставай больше. Ты же видишь, я не вру, не скрываю… я не понимаю…
И теперь Наталья ждала звонка Марии Петровны, которая тоже спросит «ну?», и она ей соврет: скажет, что все в порядке, ребенок, мальчик, здоров, а Елене сняли капельницу.
И хватит с ними. То их не было, родственников, а то сразу стало много-много. Свои дела вставали во весь могучий рост. Наталья собиралась еще раз сходить на место аварии, где ее охватил сегодня огонь и жар, и она вспомнила, как мама выбивала половик. Сходить надо поздно вечером, когда на улице мало людей, это, конечно, по нынешнему времени дело небезопасное, мало ли какая подворотня что в себе хранит. Значит, надо взять с собой Милку. Пусть невдалеке посидит на стреме в машине с пистолетиком в кармане. Пусть девочка посторожит маму, идущую за тайной.
Казалось, обо всем договорились: Кулачев переезжает.
Но в последнюю минуту Мария Петровна все поломала.
— Маруся! Господи! Ну почему? — чуть не кричал Кулачев.
— Подожди, — отвечала она. — Все-таки я заберу ее после роддома к себе. Заберу. Хотя бы на первое время.
