Всегда только ты (ЛП) - Лиезе Хлоя

— Как дела на работе? — спрашивает она. — И почему ты такая отрешённая?

— Ты же знаешь, какой я бываю в период плей-оффа. Это невозможная двойственность взвинченности и выгорания. Мы хотим победить, но нас всех тошнит друг от друга. Мы устали, у парней все тела уже в синяках, и мы устали путешествовать из-за выездных игр. То же самое дерьмо, что в прошлом году в это время, и в позапрошлом тоже.

— Дело правда только в этом? — она тянется ко мне и похлопывает по руке. — Мы теперь уже можем поговорить о нём. Мы прошли тест Бекдел¹⁰.

— Чего?

Энни хмуро смотрит на меня.

— Фрэнки.

— Что? Я не знаю, о чём ты говоришь.

— Ты смотрела столько фильмов, читала столько книг, и не знаешь тест, который следит, чтобы в фильмах и художественной литературе женщины не изображались говорящими исключительно о мужчинах?

— Эм. Нет. Видимо, я пропустила это на своём пути к абсолютному задротству.

Она кидает в меня ломтик картошки.

— Так вот. Мы его прошли. Поговорили о многом другом в жизни. Так что говори уже о нём.

— О ком?

Энни закатывает глаза, шумно втягивая коктейль через трубочку.

— О Рене, козявка ты этакая. Он сказал тебе о своих чувствах, да?

Я смотрю на неё с разинутым ртом.

— Что? Как ты…

— Не знала я, — говорит она, подняв ладони. — Это просто чутьё. Его симпатия была весьма очевидной.

— Не для меня!

— Ну, я знаю. Как ты сама говорила, ты не улавливаешь интерес мужчин. Клянусь, с самого начала, как я его встретила… он так смотрел на тебя, когда ты нас представляла… просто умереть не встать. Но когда он присоединился к нам за ланчем, всё подтвердилось.

— Что ж, классно понимать, что догадались все, кроме меня, — я бросаю салфетку на стол и откидываюсь на спинку сиденья. Иногда откровенно унизительно понимать, насколько я слепа и недогадлива в отдельных сферах жизни.

— Эй, прости, я не хотела тебя расстроить, — Энни вздыхает. — Фрэнки, мы обе знаем, что если бы ты знала, ты бы всё равно не захотела знать. Ты не хотела это видеть. Потому что решительно настроилась остаться старой девой.

— Аннабель. Не будь ты глубоко беременной, эта старая дева натянула бы тебе бриджи до самых ушей.

— Тогда женщины не носили бриджи, Франческа.

Дверь в закусочную отворяется со звоном колокольчика, побуждая меня небрежно обернуться через плечо.

И пол уходит из-под моих ног. Входит Рен. С женщиной.

— Убейте меня немедленно, — я сползаю по диванчику, чувствуя, как кожа покрывается холодным потом.

— Что? — Энни оживляется как маленький птенчик, выглядывающий из гнезда. — Что?

— Иисусе, Энни, — шиплю я. — Я пытаюсь спрятаться, а не привлекать к нам внимание.

Её глаза выпучиваются.

— О, ну привет, красавчик. Уф, вот есть в нём что-то. Рыжие обычно меня не привлекают, но твой мужчина…

— Он не мой мужчина, — стону я. Поверить не могу, что Рен здесь. С высокой, стройной женщиной, у которой великолепные тёмно-рыжие волосы и большие зелёные глаза.

Почему он здесь с женщиной, если мы буквально восемь часов назад говорили о том, что попытаемся быть вместе? Этому должно существовать рациональное объяснение, но чтоб мне провалиться, я не могу его отыскать. Это уже слишком для моего мозга.

Натянув бейсболку пониже на лоб, Рен кладёт ладонь на поясницу молодой женщины и мягко направляет её перед собой, пока хостес подводит их к столику. Его взгляд бродит по помещению, подмечая людей, смотрящих на него и разговаривающих меж собой. Я разворачиваюсь и ещё ниже сползаю по сиденью.

— Кто это с ним? — спрашивает Энни.

— Не знаю, — я понятия не имею, как понимать увиденное. Ясно лишь, что Рен стоит бок о бок с женщиной, которая не менее сногсшибательна, чем он сам, и наверняка не несёт в себе стог личных проблем.

В отличие от меня. Картошка и коктейль скисают в моём желудке. Так вот как ощущается ревность. Мне это не нравится.

Энни вздыхает.

— Ты ведёшь себя нелепо, прячась вот так. Это бессмысленно. Он тебя увидит. Эту закусочную не назовёшь огромной.

— Ну почемуууу, — ною я. — Почему мы не пошли в In-N-Out?

— Потому что в закусочной Бетти лучшая картошка фри. Идти куда-то ещё — не вариант.

Я стону и тру лоб.

— Вот ведь вечно мне так везёт.

— Прекращай разыгрывать из себя Плаксу Миртл. О, кажется, он меня увидел, — Энни косится на меня и улыбается, её щёки порозовели. — Ладно, я стараюсь вести себя естественно. Это всего лишь горяченький Рен…

— Горяченький Рен?

Она шикает на меня.

— Я бы на твоём месте выпрямилась. Ты будешь выглядеть странно, так сползая по сиденью, когда он подойдёт поздороваться.

Я как раз выпрямляюсь, когда вижу Рена, идущего в мою сторону, и его льдистые глаза искрят в тени козырька бейсболки.

Рен. Бейсболка. Борода.

Уф.

Кто-то за соседним столиком поднимает телефон, и Рен проворно меняется местами с девушкой, чтобы та оказалась заслонена от нахальных зевак.

Кто она?

— Я в порядке, — бормочу я себе под нос. — Я в порядке.

— Просто дыши, Фрэнки, — тихонько говорит Энни.

— Фрэнки, — Рен улыбается мне, затем смотрит на Энни. — Привет, Энни. Как ты?

Энни улыбается ему, заливаясь ярко-розовым румянцем, и хлопает ресницами.

— Эм, да.

Я закатываю глаза.

— Привет, Рен.

Рен слегка поворачивается, обнимая женщину рукой за спину, и кладёт ладонь на её плечо.

К моему горлу подступает желчь. Болезненные, резкие уколы ревности. Что происходит?

— Зигс, это Фрэнки и её подруга Энни.

Женщина протягивает руку сначала Энни, которая сидит поближе, затем мне, и тогда её черты оказываются ближе, и я могу её рассмотреть. Ну конечно. Поразительно молодая. Высокая. Молочная кожа, яркие зелёные глаза, насыщенно-рыжие волосы такой длины, что почти доходят до бёдер. Одежда сидит на ней не очень хорошо — мешковатые спортивные штаны и большая толстовка с пятнами. И всё же в её внешности есть нечто знакомое и манящее для меня.

— Вау, — говорит она с широко раскрытыми глазами. — Я наконец-то вижу Фрэнки вживую. Рен постоянно говорит о тебе.

Моё нутро совершает кульбит, и я невольно улыбаюсь. Рен делается ярко-красным и морщится. Она замечает и смотрит на него.

— Что? — её голос окрашивается искренним непониманием, пока она смотрит то на него, то на меня. — Это правда.

— Да, — отвечает он со вздохом. — Ты права.

Её щёки розовеют, и она опускает взгляд в пол.

— Прости.

— Ты не сделала ничего плохого, Зигс. Всё хорошо, — тихо заверяет он.

Что-то в её смущении, осознании оговорки отдаёт знакомостью. Я делала это столько раз — говорила нечто, в чём, по-видимому, взрослым вообще никак нельзя признаваться. Как бы я ни пыталась понять закономерность, что можно говорить, а что нет, у меня не получается. То есть, иногда я лажаю. Я бывала на её месте.

А ещё есть что-то знакомое в открытом любопытстве её распахнутых глаз, когда мы пожимаем руки, в её слаженных попытках следить за вежливостью знакомства, но вместе с тем нетерпением вернуться в убежище своего тела и мыслей.

Всё встаёт на место. Это…

— Ты его сестра, — в шоке говорю я. — Ты…

— Да, это Зигги, — быстро говорит Рен, встречаясь со мной взглядом. — Моя младшая сестрёнка.

Между нами что-то проносится. Он пытается что-то сказать мне взглядом, но я худший кандидат в мире для подобного. Так что я для перестраховки держу рот на замке и несколько секунд собираюсь с мыслями.

Я улыбаюсь ей, ощущая странное родство с этой молодой девушкой, в которой узнаю так много от себя даже спустя пару минут знакомства. Должно быть, именно об этой сестре он мне рассказывал. У которой тоже аутизм.

— Что ж, — произношу я, — тогда теперь моя очередь говорить, что Рен тоже постоянно о тебе рассказывает. Приятно наконец-то соотнести имя с лицом.

Она моргает, затем как будто неохотно улыбается.

Внезапно кто-то из-за соседнего столика идёт в нашу сторону, маяча возле Рена. Я вижу, как выражение лица Рена становится закрытым, он натягивает вежливую улыбку, поворачиваясь и заслоняя Зигги своим телом.