Эдера (СИ) - Гридасова В.

— Бианка, ты слышишь меня? — шептал Валерио, оставшись один. — Наша девочка снова обрела своё счастье. Наш внучёк жив и скоро будет совсем здоровеньким. Порадуйся со мною, Бианка!..

Глава 18

По ходатайству Валерио Леону выпустили из больницы, взяв с неё подписку о невыезде из деревни Пертика. Фактически это была форма домашнего ареста, но Андреа успокаивал мать, что скоро с неё вообще снимут обвинение.

— Спасибо, сынок, — растроганно говорила Леона, покидая больницу. — В деревне мне будет спокойнее. Но на прощанье… не могла бы я поблагодарить Эдеру и увидеть ребёночка?

— Нет, — твёрдо сказал Андреа.

— Понимаю, — огорчилась Леона. — Эдера до конца меня не простила.

— Дело не в Эдере, — возразил Андреа. — Я сам считаю, что тебе не следует сейчас тревожить Лало.

— Ну, если так думаешь ты, то я повинуюсь. Видишь, какая у тебя добрая и отходчивая мать? Не верь тому, что обо мне говорят злые люди.

Возвращение Леоны в Пертику оказалось тяжёлым ударом для Аделины, которая сразу же заявила, что уйдёт из этого дома.

— Но тебе же некуда идти, — напомнила Леона.

— Погощу пока у знакомых, а там видно будет, — стояла на своём Аделина.

Леона попыталась изложить ей свою версию случившегося, делая упор на коварство и лицемерие Эдеры, но неожиданно получила гневную отповедь:

— Я провела с синьорой Эдерой не одни сутки у постели Лало! Вам не понять, что это такое, когда малыш на твоих глазах умирает, а ты ничем не можешь ему помочь!.. Синьора Эдера готова была отдать свою жизнь, только бы её сын выжил! Она святая!..

— Так-то уж и святая! — ядовито бросила Леона. — Вижу, ей удалось очаровать даже тебя. Вот как ты заговорила, робкая овечка! Но, я дам тебе много денег. Только не уходи!

— Простите, синьора. После всего, что случилось, я не могу вам прислуживать.

— Что ж, спасибо и на том, — грустно сказала Леона. — Я не забуду, как ты была добра со мною.

Лало был очень ослаблен и поправлялся медленно, поэтому Эдере и Андреа пришлось ещё какое-то время оставаться в Милане. Обоим доставляло большое удовольствие наблюдать, как малыш улыбается и что-то лопочет на своём, младенческом языке.

— Сыночек, ты, наверное, говоришь: «Мама»? — пошутила однажды Эдера.

— Нет, я точно знаю, что он говорит: «Папа», — рассмеялся Андреа.

— Почему ты так уверен?

— А потому, что он заметил в моих руках игрушки и сказал: «Папа, дай!»

— Да, он и в самом деле смотрит на игрушку, — согласилась Эдера.

— Возьми, мой миленький, — Андреа протянул мальчику игрушку. — Давай с тобой поиграем. Знаешь, она умеет пищать! Возьми её в ручки, сожми кулачок! Слышишь? Это белочка говорит тебе: «Здравствуй, Лало!»

Здесь, у кроватки сына, оба чувствовали себя легко, спокойно и не тяготились присутствием друг друга. Но как только они выходили за пределы больницы, игра в папу и маму тут же начинала отдавать фальшью, а потому становилась вовсе невозможной. Чем дальше, тем противоестественней выглядело их пребывание под одной крышей. Как-то Эдера, ложась спать, робко предложила Андреа устроиться рядом с нею, на что получила ответ:

— Это было бы прекрасно. Но… неправильно!

С тех пор оба старались избегать подобных ситуаций: Андреа допоздна сидел у телевизора, а Эдера в другой комнате просматривала счета из магазина Дальмы, делала подсчёты. Затем она, не выходя к Андреа, кричала ему: «Спокойной ночи!» и гасила свет.

Как-то Андреа сказал, что Эдеру, видимо, увлекает её дело, во всяком случае, она уделяет магазину много внимания.

— Да, мне нравится этим заниматься, — подтвердила его догадку Эдера и рассказала о своих дальнейших планах: — Мы с Дальмой сделали кое-какие расчёты… Я возьму на себя пошивочный цех и магазин в Риме, Дальма будет одна управляться в Милане, а Чинция и Манфред распространят наши модели по всей Германии.

— Ты хочешь переехать в Рим? — тихо спросил Андреа.

— Да. Там мой отец, который во мне нуждается. Да и тебе хорошо, когда он рядом. Там матушка Марта. И там — наш дом… твой и мой дом.

— Мне всё равно, где жить, — грустно сказал Андреа.

— Но разве ты не хотел бы вернуться к делам фирмы? Раньше тебя это очень увлекало.

— Валерио говорил со мной, но я пока не дал ему определённого ответа. Похоже, что вместе с памятью я утратил и интерес к бизнесу.

— А чем бы тебе хотелось заняться?

— Живописью! — ответил Андреа, и в глазах его сверкнули дерзкие, прежде незнакомые Эдере огоньки. — Я никому об этом не говорил. Ты — первая, с кем я хочу посоветоваться. Когда мы вернёмся в Рим, я покажу тебе рисунки, которые сделал ещё в Канаде.

— Я и не знала, что ты рисуешь, — виновато произнесла Эдера.

— Ты и не могла знать! Потребность изображать на бумаге какие-то пейзажи и чьи-то лица пришла ко мне там, в Канаде. Врачи утверждают, что это мои воспоминания, таким образом, стремятся прорваться наружу.

— Ты обязательно покажешь мне эти рисунки! — взволнованно произнесла Эдера.

— Конечно! Но мне ещё ничего не удалось вспомнить. Хотя… однажды я изобразил женское лицо, а потом, когда увидел мою мать, понял, что это её лицо я написал по каким-то отголоскам памяти. Но ты пока не рассказывай об этом никому, ладно? — попросил Андреа.

— Ладно! — согласилась Эдера. — Пусть это будет нашей тайной.

Вернувшись в Рим и отгуляв на свадьбе Чинции, Эдера и Андреа окунулись в странную, тягостную для обоих, совместную жизнь. Валерио, всё своё внимание сосредоточивший на внуке, не сразу заметил, как напряжена Эдера и с каким трудом ей удаётся сохранять внешнее спокойствие.

— Дочка, ты чем-то удручена? — спросил он в надежде, что Эдера захочет рассказать ему о своих проблемах и тем самым хоть немного расслабится.

— Нет, просто устала.

Валерио умолк, боясь причинить дочери дополнительную боль своими расспросами. Попытка вызвать на откровенность Андреа тоже оказалась безуспешной.

— Он добр, вежлив, но это не Андреа, которого мы все знали, — сказал Валерио Клаудии. — Я видел, вы с ним разговаривали. Не знаешь, что у него на уме?

— К сожалению, мне это неизвестно так же, как и вам, — с горечью произнесла Клаудия. — По-моему, Андреа не хочет вспоминать о своём прошлом.

— Но у него было счастливое прошлое! — заметил Валерио. — Ничего, кроме радости, эти воспоминания не могли бы ему принести.

— Всё так, — согласилась Клаудия. — Однако теперь в его сознании присутствует другая, и тоже счастливая, реальность.

— Ты имеешь в виду ту женщину, канадку?

— Да. Как-то Эдера спрашивала о ней, но у меня не хватило духу сказать всю правду.

— Клаудия, со мной ты можешь быть откровенной, — заверил её Валерио.

— Я сказала Эдере только о чувствах Бетси к Андреа. Но не стала рассказывать, что это взаимно. Он плакал, как ребёнок, расставаясь с Бетси, и, будь его воля, никогда бы от неё не уехал. Всякий раз, когда мы встречаемся, Андреа заводит разговор о Бетси. Он всё ещё любит её.

— Бедная Эдера! — горестно вздохнул Валерио.

— Я уже говорила вашей дочери: если ей дорог Андреа, то она должна бороться за него!

Попытка выманить у Валерио Сатти миллиард лир закончилась для Франца де Марки плачевно: из тюрьмы его выпустили, но лишили права на адвокатскую деятельность. Надо было как-то поправлять дела, и неунывающий Франц опять решил поживиться за счёт Леоны.

Нашёл он её в Пертике притихшей и присмиревшей, праздно гуляющей в тени цветущих деревьев. Но элегическое настроение Леоны испарилось тотчас же, как только она увидела Франца. Упрёки и проклятья посыпались на его голову в таком количестве, что он едва сдержал себя, чтобы не ответить тем же.

— Я передал ваше дело опытнейшему адвокату и приехал сказать об этом, — удалось ему вставить, наконец.

— Ах, вот в чем дело! — воскликнула Леона. — Теперь вы скажете, что я должна заплатить ещё и тому, другому адвокату.