Путь качка (ЛП) - Ней Сара

— Я не хочу, чтобы ты уходила, — мой голос срывается, но мне удается произнести эти слова. Если она прикоснется ко мне прямо сейчас, я, вероятно, свалюсь с гребаной кровати и опозорюсь еще больше, чем сегодня вечером.

Пытаюсь расслабиться. Как-то.

Со своей стороны, Чарли молчит, перекатывается на бок и смотрит на меня, пока я пытаюсь устроиться поудобнее. Она подпирает рукой подбородок — так же, как делала раньше, когда мы просто разговаривали — и еще немного изучает меня.

Улыбается.

Затем:

— Каково это — быть на поле, когда за тобой наблюдает так много людей?

— Это… — Я не знаю, как ей это описать.

Меня не в первый раз об этом спрашивают, но это впервые, когда я пытаюсь глубоко копнуть в поисках реального ответа. Обычно я даю общий ответ — неописуемо, безумно, громко — но поскольку Чарли искренне любопытно, я вкладываю в свой ответ реальную мысль.

— Это действует на нервы, но также и один из лучших приливов адреналина, которые можно испытать. Давление, когда все смотрят на тебя в течение всей игры — это то, чего ты не сможешь… ты просто не можешь повторить это. Если совершишь ошибку, все узнают, что это был ты, и будут освистывать тебя, но, если сыграешь захватывающую игру, все будут аплодировать. Тебе. Значит это может быть своего рода ужасающий опыт. Или может быть одно из величайших чувств на свете. — Я понижаю голос, размышляя вслух. — Когда ты слышишь, как толпа разом кричит «ура», у тебя мурашки бегут по всему телу.

Чарли позволяет моей последней строке задержаться, прежде чем сказать:

— Вау. Я даже представить себе не могу, каково это.

Это испытают не многие люди. Я один из немногих счастливчиков, которым удается узнать, каково это. Один их тех людей, которые играют на чертовом стадионе. Сюрреалистично.

Никогда не надоест. Ты никогда не оправишься от этого.

Голубые глаза Чарли сияют и полны удивления, когда она смотрит на меня.

— Когда-нибудь было так, что тебе не хотелось туда идти?

Я стараюсь не пялиться на ее декольте, но это почти невозможно. У нее отличная грудь, полная и сейчас приподнята из-за того, что девушка лежит на боку.

— Эм. — Я отрываю взгляд от ее сисек. — Нет. Но было несколько раз, когда я болел, и, вероятно, мне следовало остаться в постели.

— И что случилось? Что ты делаешь, когда болеешь?

— Ничего. Играю через боль. — Это то, что ты делаешь, когда это твоя работа, и у есть стипендии, агенты и люди, которые от тебя зависят.

Это как раз то, что ты делаешь. Ты выходишь на поле, хочешь ты этого или нет. Неважно, болен ты или нет.

Ты просто делаешь это.

«Смирись с этим, Джей-Джей», — кричал папа со стороны. — «Если тебя сейчас вырвет, сделай это в конечной зоне».

Мне никогда не разрешалось болеть дома в постели.

— Не думаю, что смогла бы это сделать. Я слабачка. Например, одни только спазмы во время месячных превращают меня в самого плаксивого ребенка. Я ни за что не смогла бы выйти на поле, если бы чувствовала себя плохо.

— Ты бы сделала это. Поверь мне.

— М-м-м, не уверена. Ты сложен из более прочного материала, чем я.

— Может быть, — соглашаюсь я, зная, что она права. Возможно, меня обучали играть, но я также верю, что люди рождаются с качествами, которые заставляют их придерживаться этого. Люди рождаются борцами, победителями, последователями.

Вы не можете научить или научиться этому. Это либо есть, либо нет.

— Сколько холодных ванн ты принимаешь в неделю? — спрашивает она.

Холодная ванна?

— Эм, ни одной?

— Ну, знаешь, бассейн, наполненный льдом?

О, она имеет в виду ледяную ванну.

— Несколько раз в неделю, в зависимости от обстоятельств. Это помогает восстановиться после игры или тяжелой тренировки, от воспаления и прочего дерьма.

— Он на самом деле наполнен льдом?

— Нет. Я имею в виду, что некоторые из них да, но наши более современные. Это шикарная ванна с чертовски холодной водой. Затем выходишь и ложишься в горячую ванну, а затем снова в ледяную. — Это своего рода пытка.

— Звучит ужасно.

Это действительно так.

— Что еще ты хочешь знать?

— Ты сожалеешь, что выбрал Айову? Это повредит твоим шансам, как только ты закончишь учебу?

Может быть. Но я в этом сомневаюсь.

— По словам моего агента, нет. Я на вершине своей игры.

— Что это значит?

— Это значит… — Как мне сказать это, чтобы не показаться высокомерным придурком? — Это означает, что я один из лучших игроков на своей позиции.

— В Айове?

— Нет. В стране.

Глаза Чарли расширяются.

— Серьезно?

Как она может этого не знать? Разве она еще не погуглила меня?

— Да, серьезно. Не читала обо мне? Разве ты не самая моя большая фанатка?

Она смеется, и ее сиськи, кажется, становятся еще больше.

— Я не слежу за тобой, извини. Игра, на которую ты меня пригласил, была единственной, на которой я была за целую вечность.

— Это главное развлечение Америки. Как у тебя может не быть любимой команды?

— Развлечение Америки — бейсбол.

Она серьезно?

— Нет, футбол.

— Хм. — Она поджимает губы. — Остаемся при своем мнении.

— Ты вообще смотришь бейсбол?

Я вижу, как она краснеет.

— Нет.

Ее недовольный ответ заставляет меня рассмеяться, и, не раздумывая, я тянусь к ней, протягивая руку и кладу свою большую ладонь на ее обнаженное плечо.

Мы оба замираем.

Моя первая реакция — извиниться, но Чарли не смотрит на меня с отвращением. Нет. Она кусает губу и улыбается.

Боже, она такая красивая.

Ладонь растопырена, пальцы разведены веером. Глажу ее мягкую кожу, большим пальцем провожу по ключице. Я знал, что девушки мягче и нежнее, но на самом деле никогда не касался их.

Лицо Чарли меняется, чем дольше моя рука остается на ее теле. Я наблюдаю, как оно меняется от удивления к восхищению, а затем… к возбуждению? Ее зрачки расширяются, а грудь начинает вздыматься, что странно. Это правда? Моя рука на ее плече действительно возбуждает ее?

Дерьмо. Это слишком просто. Может быть, мне не нужно иметь большого опыта — может быть, это связано с человеком, с которым ты рядом.

Может быть, если тебе действительно кто-то нравится, тебе не нужно быть вежливым или обходительным? Может быть, достаточно просто быть самим собой?

Проверяю свою теорию.

Перемещаю руку на юг.

Ноздри Чарли раздуваются, глаза закрываются.

Хм.

— Устала? — Я снова кладу руку ей на плечо, скользя по ее предплечью.

— Эм… не совсем.

Боже, ее кожа чувствуется потрясающе. Моя по сравнению с ее загорелая и грубая. Я мог бы прикасаться к ней всю ночь, и теперь уверен, что Чарли позволила бы мне.

Девушка продолжает наблюдать за мной, все еще перекатившись на бок. Сиськи все еще восхитительно прижаты друг к другу и выставлены напоказ, ее совершенно белый лифчик — маленькая кружевная вещица, которая мало что оставляет моему воображению. Я вижу ее темные соски сквозь ткань. Стараясь не замечать, как они морщатся, когда я позволяю подушечкам пальцев задержаться на ее бицепсе.

Мы лежим так бог знает сколько времени, моя рука покоится на одном и том же месте, пальцы исследуют, но не в полной мере. У меня не хватает смелости сунуть руки куда-нибудь еще. Что, если она меня ударит? Что, если ей это понравится, а я не знаю, как с этим справиться?

Что если, что если, что если.

Черт!

— Джексон. Перестань все переоценивать, — шепчет она, и это чертовски сексуально. — Ты ничего не испортишь.

Откуда она знает, о чем я думаю? Неужели это так очевидно?

— Ты такой милый, — добавляет она.

— Я милый? — Нет, это не так. Щенки милые. Котята очень милые. Дети милые. Я Голиаф. Огромный ублюдок, который сражается в битвах на траве — парень, у которого, оказывается, есть талант, и больше ему ничего не нужно.

— Скажи: «Спасибо, Чарли».

Я закатываю глаза.

— Скажи: «Я милый».