Татьяна Алюшина - Девочка моя, или Одна кровь на двоих
А Юрик-то, Юрик, смотри-ка, прихехе-то какое! А!
А личико-то, личико!
Изменилось, морщины перераспределились, сложившись в подобострастную улыбку, щечки раздулись, бровки приподнялись, глазки светятся услужливой готовностью к подвигам, плечики опустились, спина немного согнулась.
Метаморфоза!
«Убила бы!» – подумала Машка, достигнув наивысшего градуса раздражения.
– Данное приглашение относится исключительно к Марии Владимировне, – хладнокровно, с налетом пренебрежения пояснил господин Победный.
– Мне надо переодеться, – быстро вставила Машка. Прежде чем Юра что-то скажет, в духе своего нового образа.
– В этом нет необходимости, – холодно, ровно произнес он. – Я приглашаю вас на легкий дачный обед на воздухе. Ваш наряд полностью ответствует моменту.
Машка не удержалась и осмотрела себя.
На ней был белый хлопковый топик без рукавов, с глубоким вырезом, на пуговках, широкий, чуть выше талии, белые шорты и тряпичные тенниски на ногах.
В таком виде? К господину Победному в гости?
«А-а! Чтоб вас всех!» – разошлась Машка настроением, разухабившись не по-детски.
– В котором часу оглашенное мероприятие? – злилась она.
– Сейчас.
И, галантно отодвинув стул у нее за спиной, господин Победный предложил ей для опоры согнутую в локте руку, дабы сопроводить даму в гости, отметая все сомнения и возможный отказ.
А про Юру они забыли. Совсем.
«Легкий дачный обед на воздухе» происходил на открытой террасе второго этажа, одновременно являющейся крышей над центральным входом. Стол располагался рядом с распахнутой двухстворчатой дверью из большой гостиной в тени тента и сервирован как для протокольного приема, с переменой блюд, подаваемых поваром в белом «обмундировании», и музыкальным сопровождением: из комнаты звучали произведения Генделя.
Машка, уставшая удивляться, злиться, нервничать, чувствовать свое несоответствие интерьеру, бояться, держать спину, лицо и нужный тон, махнула мысленно на все, на что можно было махнуть рукой, а остальное послала туда, куда нужно было послать, решив про себя, приглядываясь к хозяину: «Скучаешь? Одному обедать неинтересно? Или надо потренироваться во французском, чтобы не забыть? Да и бог с тобой, Дима!»
Но он почему-то был зол, холоден, хоть и старался держаться дружески и поддерживать беседу. Машка чувствовала его настроение, считывала кожей и не понимала: «Тогда на фига ты меня пригласил, да еще так настойчиво, если я тебя раздражаю и тебе неприятно? И чего ты злишься? Я тому причина? Да с чего бы?»
Победный думал всю дорогу от Москвы. Смотрел в окно и думал – как у них все будет?
Он принял решение, что будет, и Машка мало что могла изменить и сделать, чтобы не было. Ничего не могла.
Он решил.
Дмитрий усмехался своим мыслям, придумывая, что ей скажет, как заполучит ее уже сегодня! Не будет он ничего ждать, еще чего!
Обдумывал план, как не напугать напором, а подвести плавно, чтобы не запаниковала, не сбежала, а сама пошла, подсечь, как рыбу, – осторожненько, чтобы и не поняла, что уже попалась.
Главное – заполучить, а потом уж он ей все объяснит и спросит обо всем.
Обед. Да, это то, что надо. Дачные посиделки по-соседски.
«В Гондурасе, говорят, нынче не сезон…» – вспомнил он ее слова, улыбаясь.
С тем масштабом и настроением, в котором пребывал Дмитрий от самой Москвы, легкий дачный обед не получился. Оговаривая меню со Львом Семеновичем, по совместительству профессиональным поваром, он увлекся, в результате чего получился чуть ли не романтический ужин.
Да бог с ним, что получилось, то получилось!
Осип сообщил, где она находится в данный момент, и Дима отправился за Машкой, осознав, что волнуется по-настоящему, и посмеиваясь мысленно над собой.
С ней за столиком сидел какой-то мужчина, сразу не понравившийся Победному.
«Бывший муж», – одними губами, беззвучно пояснил Осип.
Машка сидела спиной к барной стойке и ступенькам входа, закинув ноги на кресло, и не видела их с Осипом. Они присели за столик, стоявший прямо за ней, и слышали весь их разговор. Осип махнул молоденькой официантке, поспешившей к ним: ничего не надо.
А Дмитрий Федорович, прислушиваясь к разговору за соседним столиком… медленно сатанел!
Радость, нетерпеливое юношеское предвкушение, воображаемые картины «как это будет», ожидание этого «будет» – все, что горело, звенело, заводило, ждалось в нем, меркло, растворялось, уступая место непониманию и ширящейся злости.
«Вот этот человек был ее мужем? Пять лет!!!»
Он слышал их разговор, но даже Машкины злые, холодные однозначные ответы уже не могли остановить растущего в нем обвинения, закипающей злости и недоумения.
Что! Вот этот надменный, спесивый, недалекий мужик мог стереть из ее памяти его, Дмитрия Победного?! Она могла любить, жить, ложиться в одну постель, заниматься сексом с таким мужчиной? Это для нее важно?!
Машка вскочила с места и, громко, четко выговаривая слова, что-то говорила злое, Победный уже не слушал.
«Ну, хватит!» – решил он и подошел к ним.
Машкино «нет», которое он прочел во всей ее воинственной позе, лице, глазах, из которых летели обжигающие брызги шипящего серебра, поддало силы раздуваемому костру злости Дмитрия Федоровича. И то, что она согласилась, только когда встрял бывший муж, подбросило дровишек!
Победный, который контролировал всегда себя, свои эмоции, людей, вступающих с ним в контакт, неизменно владеющий ситуацией, отодвигавший чувства и эмоции на задний план, чтобы объективно осмысливать происходящее и держать под контролем, сейчас не осознавал, прав он или не прав, позволяя обвинениям бесконтрольно толпиться в его голове.
Обвинение, злость и разочарование.
Именно! Разочарование! Как обман, как в детстве шутка тупого взрослого, вместо конфетки подсунувшего ребенку один фантик!
И непонимание – как она, Машка, его бывшая Машка, чем бы она ни руководствовалась, могла выйти замуж и жить с таким человеком?!
Краем сознания, еще не затопленного чернушным коктейлем, Дмитрий понимал, что, не владея всей информацией, строить обвинения на собственных эмоциях – не самое умное занятие, и небезопасное к тому же, но остановить растущую и крепнущую в нем злость не мог.
Поэтому был Лев Семенович, облаченный в белое, недоумевающий Осип, который предпочел скрыться с его глаз, подчеркивание своего собственного социального статуса, недовольство самим собой и от этого еще большее погружение в мутную жижу злости.
После первых незначительных фраз, чоканья «за вас – за вас», он спросил, контролируя свои интонации:
– Я отвлек вас от важного разговора в кафе? Что это был за мужчина?
