Мария Воронова - Клиника верности
В дорогой кофейне было множество перегородок, царил корректный, деловой полумрак. Алиса нерешительно остановилась у входа. Виталий Александрович появился откуда-то из-за угла, легонько коснулся губами ее щеки и проводил к столику. От этого мимолетного поцелуя растаяла вся Алисина холодность, вся решительность. Теперь она не смогла бы сказать «Ты мне не нужен» даже под пытками. От его близости ухнули в небытие все обиды, и Алиса вновь стала влюбленной до беспамятства девчонкой, наслаждающейся тем, что просто видит любимого.
— Я закажу тебе капуччино и пирожных, — улыбнулся Васильев, — ты же любишь сладкое.
Она неопределенно кивнула, а он взял ее руки в свои и сильно сжал. Шершавые от постоянного мытья пальцы хирурга принялись нежно поглаживать ее запястья. Оба молчали, все было ясно без слов. Как в тумане Алиса заметила официанта: молодой человек в белой рубашке с бабочкой и красной жилетке деликатно ставил кофе и тарелку с пирожными на край стола. Виталий просунул ногу между ее коленками, и Алису окатила жаркая волна желания. Скрывая смущение, Алиса низко опустила голову.
— Зачем ты убежала? Солнце мое, зачем? Ты могла бы рассказать мне всю правду, я же тебе друг!
— Я тебе и рассказала… всю правду, — она удивилась, откуда берутся силы язвить, — а ты ничего не хотел знать, кроме аборта. Пришлось выкручиваться самой.
— Заинька моя, но ты могла бы хоть сказать, что выходишь замуж! Мы бы все обсудили, и не пришлось расставаться! А ты взяла и сбежала от меня.
Алиса решительно придвинула к себе чашку.
— Ты хотел меня отговорить?
— Нет, что ты. Просто мне очень плохо без тебя. Клянусь, если бы я мог, я бы на тебе женился! Но бросать жену, с которой прожил двадцать с лишним лет, подло. Я очень люблю тебя, моя девочка, поверь, раньше я никогда не чувствовал такого ни к одной женщине, и больше всего на свете мне хотелось бы провести остаток жизни вместе с тобой. Но у меня есть обязательства перед семьей, и я буду последним подонком, если их нарушу. А так мы с тобой любим друг друга, но ничего ни у кого не отнимаем!
«Ничего ни у кого! А как насчет меня? — хотелось ей крикнуть ему в лицо. — Разве мы не отнимаем у меня нормальную, достойную женскую судьбу, спокойствие и уверенность, в конце концов, возможность прожить с любимым человеком двадцать пять лет! Почему именно я должна отказаться от счастья, а не та, другая?»
Она вдруг почувствовала острую ненависть к жене Васильева. Как счастлива могла бы быть Алиса, если бы не она! Ну и что, что двадцать лет? Прожила, и хватит, дай другим пожить! Но нет, ее счастье надежно защищено его порядочностью. А то, что Виталий любит другую, ее, наверное, вовсе не беспокоит. У нее есть сам Виталий, статус его жены, общий дом, машина, дача… Это ведь не просто материальные ценности, это вещи, пропитанные общим трудом, общей радостью и общими воспоминаниями. А любовь? Что такое любовь без перспективы создать семью? Меньше чем ничего.
Алиса молча пила кофе маленькими глотками. Васильев хотел было закурить, но вспомнил о ее беременности и убрал сигареты. Вся обстановка кофейни, малиновые бархатные кресла и перегородки с гобеленовыми вставками вдруг показались Алисе невыносимо пошлыми. В маленьком зале тяжело висел кофейный запах, густо смешанный с ароматом корицы и каких-то других пряностей. Алису затошнило.
— Пойдем отсюда, — жалобно попросила она.
— Хорошо, как хочешь. — Он расплатился, помог ей надеть куртку и, аккуратно поддерживая под локоть, вывел на улицу. Они медленно пошли по Загородному, как супруги, прожившие вместе много-много лет.
— Алиса, не уходи от меня, — тихо попросил Васильев. — Я не смогу без тебя жить. Господи, я каждый вечер, засыпая, желаю тебе спокойной ночи, тебе и нашему малышу. А утром говорю вам: «Доброе утро». Ты не представляешь, как я счастлив, что ты оставила нашего ребенка.
— Да уж, после того как ты с пеной у рта агитировал меня за аборт, действительно трудно это представить.
— Я думал только о тебе! Это же очень тяжело — в двадцать лет стать матерью-одиночкой. Кто же знал, что тебе Анциферов так удачно подвернется…
— А ты не думаешь, что это его ребенок? — вдруг зло спросила Алиса.
Васильев рассмеялся и обнял ее за плечи:
— Что я, сумасшедший? Конечно, он мой.
Они дошли до метро. Здесь предстояло расстаться: Алиса ехала домой, а Васильев возвращался в академию, ему нужно было просто перейти дорогу. Они чинно остановились на приличном расстоянии друг от друга, чтобы у сотрудников академии не возникли разные предосудительные мысли.
— Мы же можем встречаться хоть раз в неделю? — Виталий Александрович грустно смотрел на нее. — В те дни, когда Анциферов дежурит в больнице?
Сейчас она скажет «нет», и Виталий уйдет из ее жизни навсегда. Больше они никогда не встретятся, ведь Алисе нечего делать в академии, а Виталию — в ее мединституте. Может быть, пройдет несколько лет, прежде чем они увидятся случайно на каком-нибудь научном сборище и холодно кивнут друг другу, ибо за эти годы станут совсем чужими людьми. Васильев не будет знать, как растет его ребенок, и для ребенка он тоже будет чужим. Время понесет их разными потоками, и Алиса превратится для него в далекое, размытое воспоминание… А в ее жизни больше не будет мужчины, который любил так, что без нее ему было плохо. Эти руки больше никогда не обнимут ее, никогда больше они с Виталием не прижмутся друг к другу крепко-крепко, сливаясь в единое существо…
И Алиса поняла, что не сможет отпустить его. Не сможет остаться наедине с равнодушным мужем, тоскующим по ночам о другой женщине. Не сможет жить, зная, что никто не скажет ей: «Я тебя люблю». Что ж, они действительно ни у кого ничего не отнимают.
— Хорошо, — сказала она. — Когда у мужа будет дежурство, я тебе позвоню.
1993 годВ дверь позвонили, и Жанна сломя голову побежала открывать.
— Альберт, наконец-то! — Она кинулась ему на шею. — Где ты пропадал целых три дня? Я извелась вся, уже хотела к тебе ехать! Ну что ты стоишь, входи скорее!
— Подожди, Жанна. — Он мягко высвободился из ее объятий. — Я не могу.
— Господи, да что с тобой?
Действительно, вид у Альберта был какой-то странный. Исчезла обычная хитроватая ухмылка, всегда сутулый, сегодня он сутулился особенно уныло и, что было уж совсем необъяснимо, не отвечал на ее ласки.
— Я не могу к тебе войти, — глухо сказал он. — Если войду, то останусь навсегда, а этого нельзя. Вот, возьми, — он подал ей пухлый конверт, — тут все написано.
— Какие сложности, Боже мой! Давай заходи, выпьем чаю, и ты все расскажешь безо всяких конспираций.
