Энрико Франческини - Любовница президента, или Дама с Красной площади
Дверь приоткрывается сантиметров на десять, удерживаемая изнутри цепочкой. В щель вижу женское лицо. У нее на голове платок, в руке веник.
— Чего надо? — спрашивает она.
Я никогда не обращал внимания на соседей Наташи. Но уверен, что они меня видели. И, конечно, не могли не замечать ее: красивую, утонченную, нежную, любезную, благоухающую дорогими духами.
— Я знакомый вашей соседки Наташи, — говорю я, стараясь казаться спокойным. — Возможно, мы с вами иногда встречались на лестнице или в лифте. Вы меня помните?
— Какой еще Наташи?
Не отвечаю на ее вопрос. Я в растерянности, наверно, мой русский язык еще хуже, чем обычно, возможно, я недостаточно понятно говорю…
— На сегодня у нас была назначена встреча, но Наташи странным образом нет дома. Более того: ее квартира совершенно пуста. Она куда-то переехала? Не будете ли вы так любезны…
Но женщина меня уже не слушает. Захлопывает у меня перед носом дверь. Я снова звоню. Она из-за двери орет:
— Вали отсюда или я вызову милицию!
Пересекаю площадку и подхожу к двери напротив. Звоню. Дверь распахивается тотчас же. Словно жилец той квартиры ждал меня. На пороге появляется высокий грузный мужчина в майке и трусах. Не успеваю открыть рта, как он рычит:
— Да перестанешь ты или нет беспокоить людей? Хочешь получить в морду, идиот?
Отступаю на шаг и говорю:
— Я иностранный журналист. Если вы не ответите на мои вопросы, я позову милицию и КГБ. Разразится скандал и дело попадет во все газеты.
Мужчина, застыв на пороге, глядит на меня, раскрыв рот. В глазах его еще не погасла угроза, но мои слова возымели действие. Это всегда срабатывает: когда слышат, что ты иностранец да еще достаточно уверенно произносишь магическое сокращение КГБ, люди пугаются. И в общем-то не без оснований.
— Дама, которая жила рядом с вами на площадке, исчезла, — говорю я. — Квартира ее пуста. Вы ее сосед. Вы не могли ничего не слышать. Отвечайте.
Он чешет живот. Постепенно к нему возвращается наглая самоуверенность.
— Какого хрена, откуда мне знать о какой-то соседке? Я переехал сюда только этой ночью. Четырнадцать лет я ждал, когда мне дадут квартиру. Ну вот, мне ее дали вчера. При условии, что я вселюсь сразу же. Мы переехали ночью. Двадцать семей. Это был сущий ад. Ни минуты не спали. Однако, надо сказать, квартира что надо! Вот увидите, и ту квартиру тоже быстро займут. Можете не беспокоиться. Когда придете сюда следующий раз, наверняка она не будет пустовать. Вы говорите, что ищете даму? Так вот, на четвертом этаже есть одна дамочка, мы вместе переезжали… Ничего себе, настоящий класс… Вырез на платье такой, что все наружу…
Теперь я захлопываю у него перед носом дверь. Сбегаю по лестнице, звоню в квартиры. Везде дают один ответ. Никто не видел, никто не знает Наташи. Весь дом заселили в течение ночи новыми жильцами, они стояли на очереди в ожидании жилья много лет. Жили в коммунальных квартирах. Насколько я подавлен и близок к отчаянию в этих безуспешных попытках что-то узнать о Наташе, настолько они счастливы, что наконец получили человеческое жилье. И это мешает им меня серьезно выслушать. Никто из них не в силах допустить, что мир может быть так бесконечно жесток в тот день, когда ты получил квартиру, о которой мечтал всю жизнь…
На улице, из автомата, звоню Наташе — набираю ее номер, хотя у нее в квартире не видел даже телефонного аппарата. Однако где-то, неизвестно где, телефон звонит. После бесконечно долгого ожидания кто-то снимает трубку. Отвечает женский голос. Неужели Наташа? Да нет, это коммутатор. Женщина говорит: «Министерство труда». Наверно, я не так набрал номер или неправильное соединение, в Москве это случается часто. Набираю снова: тот же женский голос — «Министерство труда». Прошу сказать номер телефона — тот же, по которому до вчерашнего дня я звонил Наташе. Спрашиваю, с какого времени у вас этот номер телефона? «Да я не знаю, — отвечает телефонистка, — я новенькая». И кладет трубку. Звоню снова, прошу к телефону кого-нибудь из начальства, опять бесконечное ожидание, наконец меня с кем-то соединяют. Объясняю, что я иностранный журналист и добиваюсь ответа: «Знаете, этот номер… этот номер здесь по меньшей мере с тех пор, как я тут работаю… в июле будет уже почти семь лет». Звоню на справочную телефонов государственных учреждений, спрашиваю, как это может быть, говорю, что до вчерашнего дня телефон принадлежал Наташе, называю ее фамилию. «Наверно, это был спаренный телефон», — объясняют мне. Нельзя ли проверить, что стало со вторым телефоном? Его распарили? Или отключили? С какого времени? Почему?
— Вы что — родственник?
— Нет, но…
— В таком случае вы должны подать заявление — официальный запрос о предоставлении секретной информации — в ваше районное отделение милиции, указав мотивы запроса, — и вешает трубку.
Тщетные усилия! Ее увезли. Чтобы посадить в тюрьму, судить, убить. Сработали так, чтобы она бесследно исчезла. Но пока жив я, может быть, будет жить и она. Я по-прежнему служу страховкой ее жизни. Они боятся меня и того, что мне известно. Быть может, я смогу начать торг, как-то сговориться? Но о чем, с кем, как?
Бесцельно кружу по улицам. В шесть часов вечера думаю: вот в эту минуту машина резко тормозит, ее заносит, она разворачивается задом наперед, идущие следом машины налетают одна на другую, все глаза устремляются на груду искореженного металла посреди улицы, все движение останавливается и…
Но грузовика на Кутузовском нет. Нет и Наташи. И дорожный инцидент уже не к чему. Руди и Катя… О них я совершенно позабыл. Торможу у первого автомата. Звоню Руди в редакцию.
— Черт возьми! Я жду твоего звонка целый день! Куда ты запропастился? Что с нашим шоу — отменяется?
Прошу извинения, говорю, что все объясню ему в следующий раз.
Катя, возможно, еще стоит там на улице и ждет нас. Наш идеальный двойник. Но Кати нет. Жду пять минут, десять. Рядом со мной люди стоят в очереди к пивному ларьку, ребенок плачет, требуя, чтобы мать купила ему мороженое, кто-то ждет автобуса, девушка ловит такси. Жизнь продолжается. Но жизнь других — не моя.
Звоню в отдел печати КГБ. Говорю, что мне необходимо срочно связаться с их служащей Катей Петровой. Они несомненно ее помнят: она была выбрана Мисс КГБ, несколько месяцев назад я брал у нее интервью с цветными фотографиями для воскресного приложения к моей газете. Однако они ее не помнят. Обещают проверить. Мне позвонят через десять минут. Проходит двадцать, и вновь звоню я.
— Ах, да, капитан Петрова, — говорит работник отдела печати. — Ее перевели.
— Как перевели? Когда? Я с ней говорил всего несколько дней назад.
