Маргарита Разенкова - Осень Атлантиды
«Ты мне очень нравишься, Рра!»
«Мы поиграем?» — дельфин свистнул и брызнул в нее соленой водой.
Таллури «разбежалась» и, рассекая туманную пелену — преграду между своим миром и миром дельфинов, вытянув перед собой руки, «влетела» в пространство Рра. Там было море. Везде — сверху, снизу, впереди и сзади — море было везде! Можно было лететь, как в небе, в этом море и не заботиться о дыхании.
«Это потому, что рядом белый дельфин, — с восторгом догадалась Таллури, уже держась за его спинной плавник, — нельзя отставать, я могу потеряться в пространстве этого сна».
Море, где обитал Рра, было прекрасно. Всё: и краски, и звуки, и ощущения — все пронизано головокружительной скоростью полета и полной свободой и радостью.
«Быстрее, еще быстрее!» — хохотала она и шлепала Рра по спине.
«Держись за меня крепче!» — и он с удовольствием и радостью разгонялся.
А потом, наигравшись, она спросила: «Мне здесь нравится, как я найду тебя вновь?» «Я сам тебя найду. Теперь ты мой друг, земная девочка». «Меня зовут…»
«Не имеет значения, все равно это земное, а не сакральное имя. Здесь я буду звать тебя Луур. Твоя болезнь была служением: ты отдала свои силы одному альву, который спас нескольких из нас от морских ящеров. Ты поступила по закону Единого. Мы благодарны тебе. Теперь я даю тебе силу. Ты выздоровеешь! Если хочешь проснуться, отпусти плавник и не двигайся».
Она так и сделала — пространство вновь разделилось дымчатой нежной пеленой: в одном остался белый дельфин, отплывающий все дальше, хотя он и стоял на месте, в другом — Таллури, медленно погружающаяся в море, только почему-то не вниз, а вверх… вверх… где стало совсем солнечно, и подул весенний ветерок Атлантиды, а на кровати рядом сидела Рамичи с гребнем в руке. Она заметила:
— Ты смеялась во сне! Хорошее сновидение?
— Да, очень хорошее — море и белый дельфин.
— Надо же! Никогда о таких не слышала.
Таллури не хотелось рассказывать о Рра, она спросила:
— Ты собираешься уходить?
— Нет. Климий поручил мне ухаживать за тобой, — она фыркнула, — будто я сама не догадалась бы!
— Мне ничего не нужно. Я уже хорошо себя чувствую! — заверила Таллури подружку, а про себя добавила: «Спасибо, Рра!»
— Ну, если так, то я бы сбегала по делам, если тебе правда ничего не нужно!
— Правда-правда, — она уселась на постели и улыбнулась: — Беги по делам.
— Занятий сегодня много, не хочется пропускать, — Рамичи словно оправдывалась, но уже застегивала сандалии, — а ты погуляй на свежем воздухе. Дни такие теплые настали! Да, вот еще что, — уже с порога сказала она, голос ее был не очень решителен, — ты все время сжимала в руке портрет, я взяла у тебя и переложила сюда, на полку, чтобы не порвался. Я поняла, что он тебе дор… нужен?
— Да, — тихо ответила Таллури. — Он мне дорог. Спасибо, Рамичи.
Рамичи вернулась от порога к постели подруги и, протянув руку, взяла рисунок.
— Хозяин виманы «Торнадо», — сказала она, вглядываясь в портрет. — Я запомнила. У него необычные глаза.
— Необычные, — еще тише согласилась Таллури. — Очень необычные, Рамичи. Я сделала открытие: они цвета моря. И меняются, как море, — то черные, как бездна, то зеленые, то синие.
Рамичи внимательно смотрела на подругу, потом молча положила портрет на место и направилась к двери. Взявшись заручку, обернулась:
— Сделала открытие? Это рискованное открытие, Таллури. Не знаю, что и сказать.
— А надо что-то говорить?
Рамичи вздохнула:
— Ты колешься, — Рамичи вздохнула: — Конечно, твои чувства — это только твоя «территория», и я не имею права…
— Что ты выдумываешь, Рамичи? Какие-то чувства? Тебе все показалось. Мои чувства — прежние.
Но Рамичи, всегда готовая встряхнуть золотой копной волос и легко согласиться, на этот раз упрямо опустила лоб:
— Нет. Не показалось. Ты какая-то новая, Таллури. С нежностью и вдохновением внутри, что-то в тебе изменилось. Может, в чем-то я слабее тебя — в левитации, телепатии, например. Но теперь — поверь мне. Не себе — мне! Там, в пограничной зоне, был он? Он?! Ну и не отвечай. Только я лучше тебя все вижу — ты думаешь о нем.
— Думаю. Еще — о тебе и ребятах, и об Эннее с ее львами, очень много думаю об Энгиусе, а об учебе я сколько думаю!
— Упрямая, как… как не знаю кто! — возмущенная Рамичи никак не могла подобрать сравнения.
— Может быть, как коза? — услужливо предложила Таллури.
Рамичи выскочила из комнаты, обиженно хлопнув дверью.
* * *— Рамичи! Ну, Рамичи же! — позвала Таллури в темноту. Подруга сидела на внешней галерее, под сенью уже вовсю зеленевшего, пышно разросшегося винограда, в темноте, без светильника, и дулась. Она отсутствовала весь день, а вернувшись час назад, бросила свои свитки на постель и, не взглянув на Таллури, удалилась на галерею, в темноту. Это продолжалось уже долгое время и было просто невыносимо. Рамичи общалась с Таллури отстраненно и сухо. Вроде без ссоры, но не тепло, не открыто, как раньше. Правда, за это время ограниченная в общении Таллури успела окончить курс основных наук, что она выбрала еще в сезон дождей, на лето оставалось самое интересное — «Акватис», «Иные существа» и «Ушедший мир».
— Ну, я прошу тебя! — возобновила свои уговоры Таллури самым просящим тоном. — Я же улетаю завтра утром в «Акватис», мы не скоро увидимся, а ты ссоришься со мной! — она подумала и добавила специально-оскорбленным голосом: — Я даже не знаю, из-за чего!
Рамичи появилась в проеме окна. Ободренная Таллури продолжила:
— Если бы ты мне объяснила!
Рамичи фыркнула, но через мгновение заговорила:
— Я не ссорюсь, и уже сама измучилась. Я все это время пытаюсь понять тебя и, может быть, помочь.
— Тогда говори прямо, что тебя беспокоит.
— Прямо? Хорошо! Значит, так, — произнесла она решительно, но тут же ее напор угас: — В общем… — она грустно понурилась и умолкла, пряча лицо в ладонях.
Таллури всплеснула руками:
— Ну, дружочек мой, что ты? Хочешь, я за тебя скажу? Хочешь? Я, кажется, поняла, и если не ошибаюсь, ты боишься, что я могу влюбиться в… — она сама вдруг запнулась, — в этого человека, и мои чувства помешают учебе, или это сломает мою жизнь? Так?
Они сели рядом, и Таллури обняла Рамичи за плечи. Подруга наконец заговорила, шмыгая носом, глотая готовые прорваться слезы:
— Считай, что я просто так говорю. Болтаю. Но я хочу, чтобы ты знала: военные — особая каста. Жрецы войны. Живут отдельно в специальной части Города. Каждый день и каждая ночь их жизни — война. Смысл их существования — война, их судьба — война. Их почти никто никогда не видит. Высший состав иногда участвует в разных религиозных церемониях и празднествах. И только. И они никогда не заводят семьи, это для них невозможно.
