Елена Лагутина - Звездочка
— Кто там?
— Я от Виктора Петровича, — прозвучал женский голос. — Откройте, Татьяна Абрамовна…
Она открыла. Проклиная в очередной раз собственное любопытство.
У стоящей на пороге женщины была чисто секретарская внешность, поэтому Татьяна Абрамовна ей поверила. Умелый макияж придавал невыразительному лицу эффектность. Татьяна Абрамовна даже вздохнула с легкой завистью — и почему она так и не научилась всеми этими ухищрениями добиваться такого же потрясающего эффекта?
— Добрый вечер, — проговорила женщина. — Простите, что так поздно… Раньше никак не получалось…
— Это вы мне звонили, — скорее утвердительно, чем вопросительно произнесла Татьяна.
— Я. Вот ведь что значит детектив! От вас ничего не скроешь…
«Я же не дура, детка», — хотелось сказать Татьяне Абрамовне. Но она промолчала.
— Вот… возьмите… Пересчитайте. Ровно двести пятьдесят, как мы договаривались…
— Пройдите, — попросила Татьяна Абрамовна. — Мне хотелось бы понять, для чего это понадобилось вам… то есть Виктору Петровичу.
— Мы беспокоимся, — ответила ее гостья, не двигаясь с места. — Человек, когда-то подозреваемый в убийстве…
— Помилуйте, дорогуша, — усмехнулась Татьяна Абрамовна, — я знаю всю эту подольскую историю куда лучше вас… Речь там шла совершенно о другом. Да и обвинения эти были сняты как беспочвенные… Господин Воронцов даже отдаленно не напоминает того, по всем приметам, чисто серийного убийцу… Так какой смысл в том деянии, которое вы мне сейчас предлагаете? Мне это, простите, кажется избиением младенцев…
— Татьяна Абрамовна, — тихо проговорила дама, — мы же с вами обо всем договорились!
Теперь в ее глазах появился стальной блеск.
— Вы же не хотите, чтобы узнали о том, что ваша лицензия — чистая липа? — зловеще проговорила она. — Я понимаю, что это ваш хлеб. Да и к чему юридическое образование, когда следишь за чужими мужьями?
«Меня шантажируют», — удивленно подумала Татьяна.
— Вы, конечно, поступайте как знаете, — проговорила дама, — но если бы я была на вашем месте, я бы особо не раздумывала… В наше время, как мне кажется, понятия честности размыты. Да я вам и не предлагаю криминала. Наоборот! Помогите открыть глаза одной особе… Ведь если что-то с ней случится, не вы ли первая начнете обвинять себя, что могли все исправить — и не стали этого делать?
Татьяна Абрамовна взяла конверт.
— Хорошо, — проговорила она. — А теперь идите к чертовой матери…
Она с силой хлопнула дверью, ненавидя себя за собственный поступок.
«Хрусть — и пополам…»
Подойдя к окну, она увидела, как дама вышла из подъезда и направилась к ожидавшей ее машине. В темноте Татьяна Абрамовна не смогла разобрать ни цвет, ни марку, ни лица водителя. Но почему-то она без особого труда догадалась, что это не Виктор Петрович.
«А любопытная ситуация, — кисло подумала она. — Даже интересно было бы в ней разобраться…»
— Добро пожаловать снова в ад, — усмехнулся Сергей.
Все эти дни он постоянно ощущал себя в темноте. «Надо набраться терпения, — говорил он себе. — Надо». Потом ей станет легче. Они поговорят. Он расскажет ей наконец-то свою историю — о, как он себя сейчас ругал за это свое дурацкое молчание!
Теперь не время.
Он метался снова и снова по квартире, иногда не выдерживал, выходил на лестничную площадку — подходил к ее двери. Рука сама тянулась к дверному звонку. Но останавливалась, повинуясь его приказу. Нет, не сейчас…
Он представлял себе ее взгляд — отстраненный, холодный, заранее отвергающий его слова.
Что бы он ни сказал…
И тогда он возвращался назад. В ад. В темный ад, где торжествующе улыбалась Таня.
«Что я тебе сделал? — спрашивал он ее снова и снова. — Что я сделал тебе, ответь!»
Она теперь только молчала. Добившись своего, она чувствовала себя вполне удовлетворенной.
Он покорился ее воле — пока… Потом он вырвется из этих мертвых рук, потому что есть живая женщина.
Сейчас ей мешает боль, но потом, когда боль отступит, они поговорят обо всем, и тогда уже никто не сможет разлучить их, ввергая поодиночке каждого в собственный ад.
Но иногда эти мысли не помогали — Сергей все чаще и чаще чувствовал себя загнанным в тупик, из которого он уже никогда не сможет найти выход.
И в этом он винил только себя, свою нерешительность. Свою трусость.
Если бы он рассказал Рите все раньше!
Он стоял у окна, снова превратившись в наблюдателя.
Он ждал Риту — чтобы хотя бы издали дотянуться до нее своей душой, увидеть ее улыбку, хотя бы мысленно коснуться ее волос… «Если бы мог, стал бы ветром, чтобы дотрагиваться до щек твоих, любимая…»
Мир вокруг казался только декорацией. И женщина, сидящая на лавке. И дети, играющие в песочнице… Все это было только антуражем для ее, Ритиного, появления.
И когда Рита появилась, все они померкли, превратились в призрачные видения. Только Рита была реальной.
Женщина поднялась и подошла к Рите. Что-то сказала ей. Сергей видел, как Рита вздрогнула, невольно посмотрела наверх, на его окна.
Потом что-то коротко бросила этой странной особе, так похожей на мужчину-гренадера, и быстро вошла в подъезд.
Женщина вошла следом.
Сергей невольно сделал движение к двери, приоткрыл ее, но потом закрыл.
Рита разговаривала о чем-то с навязчивой незнакомкой. Он не станет подслушивать, нет, он понимает, что у Риты есть право на тайны.
На всякий случай он остался возле дверей — чтобы прийти ей на помощь.
Наконец он услышал ее быстрые шаги, открыл дверь.
— Рита…
Она остановилась. Медленно повернулась к нему, глядя с такой ненавистью и страхом, что сердце его сжалось.
— Убийца, — выдохнула Рита. — Ты убийца…
— Рита, — начал он, поняв, что та странная женщина каким-то образом связана с Таней, — Рита, выслушай меня… Я все тебе объясню…
— Нет, — покачала она головой. — Нет… Я не хочу тебя слушать…
Дверь закрылась, оставив его наедине с самим собой.
Он некоторое время стоял, удивляясь тому, что боль не поглотила его целиком, что он еще жив…
Потом прошел в комнату.
— Все кончено, — проговорил он, глядя на Танину фотографию. — Ты довольна теперь?
Ему показалось, что она улыбнулась.
— Приятно доставить тебе радость, — усмехнулся он и начал собирать вещи.
Больше он в этом доме оставаться не мог.
Спустя два дня Риту вызвали к следователю.
— Вы простите, что мы вынуждены вас побеспокоить, — извинялся молоденький ушастый мальчик.
