Инна Туголукова - Всем сестрам по серьгам
— Хорошо воспитываете подрастающее поколение, Елена Вячеславовна, — насмешливо сказал Андрей, возвращаясь в гостиную. — Один озабочен оволосением лобка, вторая клевещет на родную мать, да еще и использует ненормативную лексику в столь юном возрасте.
— Да это все издержки детского сада, Андрюш, — оправдалась Алена. — Ты же понимаешь, где они этого набираются.
— Вот потому я и прошу тебя посидеть с Анькой дома еще хотя бы год.
— А что изменится через год, Андрей?
— Ну на работе у тебя уж точно ничего. А если и изменится, невелика потеря.
— Это ты так считаешь?
Она нервно стянула заколку и тряхнула головой, освобождая собранные на затылке волосы.
— Да, это я так считаю! — набрал децибелы Шестаков. — А если твой многомудрый сосед придерживается иного мнения, то мне на него положить с прибором, понято? — И, глядя на ее изумленное лицо, не удержался, добавил: — Можешь захлопнуть рот, я уже все сказал.
Алена вспыхнула, развела крылья заколки и одним резким движением защепила его ненавистный наглый нос.
Это было очень больно. Ну, то есть, очень! Так, что в первый момент он даже не понял, что именно его ослепило — боль или ярость. Но она так перепугалась, так искренне ужаснулась содеянному, что он, осторожно трогая изувеченный нос, только спросил:
— Ну и что я теперь скажу на работе?
— Может быть, сказать, что тебя укусила собака? — робко предложила Алена.
— Остроумно, — согласился Шестаков.
— Ой! — спохватилась она. — Сейчас я тебе ранки обработаю.
— Перестань! — отмахнулся Андрей. — Не хватало мне только прийти с коричневым носом! Или, еще того хуже, с зеленым.
— Ничего подобного! — успокоила его Алена. — Это новое средство без цвета и запаха и совсем не жжет. «Эплан» называется. Я его специально для детей держу.
— Так ты и детям носы прищемляешь, когда они себя плохо ведут?! — притворно ужаснулся Андрей.
…Она так осторожно обрабатывала его многострадальный нос, как будто это была открытая рваная рана. И очень близко стояла. И пахло от нее Анькой и чем-то еще, едва уловимым, но таким нужным, важным, что без этого не то что дышать, а и жить-то нормально невозможно. И он, задыхаясь, рванул ее к себе, вжимаясь лицом, вбирая это неуловимое нечто, но оно все ускользало, не давалось, и нельзя было отпустить ее ни за что на свете, пока не найдешь, не ухватишь, не наполнишься до краев и дальше, через край, не отрываясь.
И Алена вспыхнула как спичка, мгновенно загорелась от первого же его прикосновения. И это ее преображение, чудесная метаморфоза, стремительная готовность принять его ласку и сторицей вернуть обратно потрясли Андрея до глубины души. Вот так когда-то хмельная Маруся из застенчивой тихой простушки превращалась вдруг в разнузданную вакханку. А теперь вот Алена…
Из каких семян взошли, с чьим молоком впитались, где тлели-дремали и неожиданно пробудились эти тайные знания и искушенность, эта пронзительная нежность и неутомимая страстная изобретательность?..
…На узком диване лежать было неудобно, и он осторожно освободил затекшую руку.
— Пойду в душ. А хочешь, ты первая?
— Нет, нет, иди. Я за тобой…
Она чуть-чуть полежала, потерлась щекой о валик, еще хранивший его тепло и запах. Потом разложила диван, постелила чистые простыни и, немного подумав, достала вторую подушку. Сегодня они уснут вместе. Сегодня и завтра — и ныне, и присно, и во веки веков.
И разве может быть иначе после того, что с ними было? А главное, как это было! И будет еще… Она и думать не думала… Да и она ли это? О Господи! Неужели?..
Она спряталась на темной кухне и, когда Шестаков вышел, шмыгнула в ванную.
Он вернулся в гостиную и хмыкнул, увидев две подушки, лег с краю, закинул за голову руки. На диван бесшумно прыгнула Фиса, долго возилась, устраиваясь в ногах.
Он тронул прикушенную Аленой губу. Не хватает только синяка под глазом для полноты картины! Хорош он будет в понедельник, ничего не скажешь.
Нет, но какая поразительная эволюция! Лежала ведь бревно бревном — он помнил! — а теперь просто жрица любви! Конечно, за четыре года можно многому научиться, особенно если учителя были хорошие. Натаскали по полной программе, отточили мастерство. Вот и разгадка метаморфозы. Все просто…
Пришла Алена, скинула халатик, скользнула под одеяло. Он видел, как в лунном свете молочной белизной высветился ее силуэт.
Кошка Фиса недовольно фыркнула, но не ушла. Фунтик поднялся со своей подстилки в углу, поскреб палас лапой, покрутился волчком и тяжело плюхнулся, как груда костей.
Алена, секунду помедлив, пристроила голову на плече у Андрея, закинула прохладную ногу, обняла поперек живота и зажмурилась от удовольствия, затихла. Но он был уже совсем на другой волне.
— И часто сюда захаживает твой сосед? — холодно осведомился Шестаков, и очарование пропало. Лопнуло как мыльный пузырь.
— Ты уже спрашивал, Андрей.
Она еще лежала на его плече, но вся напряглась. Он это почувствовал и расценил по-своему.
«Боится, — решил Шестаков. — Стало быть, попал в десятку».
«Ну не дурак?!» — разозлилась Алена.
— Зачем ты пригласила его сегодня? Что за зуд такой неистребимый?
— Я его не приглашала.
— Неужели? — усомнился Андрей. — Тогда какого же черта он приперся?
— Мы пошли по второму кругу. Он пришел, чтобы поздравить Аньку с днем рождения. По-моему, это очевидно.
— «Очеви-идно», — передразнил Шестаков. — Плевать он хотел на Аньку с высокой колокольни! Он к тебе приходил!
— Андрей! Ну сколько тебе лет? Что за глупости!
— Это не глупости! Я не слепой и не глухой! Я видел, как он на тебя смотрел, и слышал, что он пел!
— Да я-то тут при чем?!
— Мужчина позволяет себе ровно столько, сколько готова принять от него женщина!
— Да-а, — усмехнулась Алена. — Знакомая теория. «Если курочка не захочет, петушок не вскочит». Так, кажется, она формулируется?
— Ты лучше помолчи! — прикрикнул он. — Если не понимаешь элементарных вещей, слушай, что тебе говорят!
Алена села на диване и сжала кулаки. Слишком нелепым был этот разговор в постели и слишком быстрым переход от счастья к этой самой нелепости.
— Андрей! Ты не смеешь разговаривать со мной подобным тоном! Я завишу от тебя материально, но это, во-первых, легко исправить, а во-вторых, не распространяет твои права на мою личную жизнь.
— Твоя личная жизнь перестает быть лично твоей, пока ты несешь ответственность за детские судьбы!
— Послушай, чего ты от меня хочешь?
— Я хочу, чтобы сюда перестали захаживать посторонние мужики.
