Игры мажоров. Хочу играть в тебя (СИ) - Ареева Дина

— Так он поэтому не стал нас загружать, когда мы у него работали? — озаряет Оливку. — Какой же он классный!

— Да, скорее всего, — тяну неохотно. — Дал нам возможность заработать и отдохнуть. Его иногда тянет на подвиги...

Моя подруга как открытая книга, у нее все написано на лице. И сейчас я читаю там плохо завуалированное осуждение. Наверняка решила, что в наших сложных отношениях с Никитой исключительно моя вина. А я и не собираюсь ее переубеждать. Не все ли равно?

— Знаешь, я так рада, — вдруг говорит подружка с явным облегчением. А я наоборот напрягаюсь.

— Чему рада, Оль?

— Да просто... — она наклоняется ближе к экрану, еще и озирается опасливо. — Тут говорят разное. Что Кит тебя не просто забрал. А... Ну как эту, помнишь? Которая с крыши прыгнула. И как Коннор Нору...

Непроизвольно накрываю рукой браслет, хоть Оливка никак не может его видеть. Ну вот и пошли слухи. Странно было бы думать, что никто ничего не узнает. Теперь я даже благодарна Никите, что не пустил меня в универ.

— Ну что, все готово? — слышу резкий голос Никиты. Оливка корчит испуганную мину и прикрывает рукой рот.

— Все, я побежала. Там Кит пришел, а я ничего не успела собрать!

— Мы с тобой потом поговорим, Олечка. Я все тебе расскажу, обещаю, — шепчу на прощание, прижимаю к губам пальцы и сдуваю поцелуй.

Она отзеркаливает жест и отвечает через плечо:

— Мне вот тут Мари рассказывает, что куда складывать. Я сейчас быстро все сделаю, Кит, — подмигивает и отключается.

***

Брожу из комнаты в комнату, кутаясь в плед, и не знаю, чем себя занять. Хотела приготовить ужин, но в холодильнике, кроме нескольких упаковок пива, больше ничего не нашла. Да и то осталось с вечеринки, не думаю, что Топольский закупает его для себя в таком количестве.

Здесь все говорит о том, что хозяин дома у себя дома есть не привык. Кофе пьет, да. И чай еще. Не могу сказать, что я голодная как волк, но бутерброд бы съела. Тянусь к телефону, чтобы позвонить Никите, но на полпути останавливаюсь.

Что я ему скажу? Что проголодалась? Чтобы он заскочил в магазин и купил поесть? Представляю, как он отвечает «Да, конечно, а что бы ты хотела?» и тошнота подступает к горлу.

Это выглядит слишком нормально. А мне меньше всего хочется придавать нашим отношениям нормальность.

Иду в свою комнату и ложусь на застеленную кровать. Я просто полежу, это лучше, чем без дела слоняться по дому. Я даже заниматься не могу, ноутбук в общаге. Но стоит голове коснуться подушки, веки вмиг тяжелеют, как будто я не спала несколько ночей подряд.

Сама не замечаю, как уплываю в сон. Просыпаюсь резко от стука входной двери, но глаза режет, будто в них насыпали песка, и я так и лежу, зажмурившись.

Слышу, как открывается дверь, как Никита подходит к кровати, стараясь ступать бесшумно. То, что это он, чувствую всеми рецепторами. Чувствую, но продолжаю делать вид, что сплю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Ник долго стоит надо мной, и я отчаянно борюсь с искушением открыть глаза. Или хотя бы посмотреть из-под полуопущенных век. Я побеждаю, и Топольский уходит, плотно прикрыв за собой дверь.

Не знаю, сколько я так лежу, глядя в темный потолок, когда снова открывается дверь, и в нее заезжает чемодан. Следом входит Топольский и ставит возле чемодана еще две сумки.

Мои вещи приехали. Теперь можно и проснуться.

— Маша, хватит спать, — негромко зовет Никита, — потом ночью уснуть не сможешь. Я по дороге домой заехал в ресторан, заказал еду. Давай поужинаем?

Едва сдерживаюсь, чтобы не вскочить с кровати. Поднимаюсь, очень натурально щурюсь на свет, льющийся из коридора и так же натурально зеваю.

— Хорошо, я сейчас приду.

— Я жду тебя в гостиной.

В гостиной? Почему в гостиной, а не в кухне?

Но предпочитаю не спрашивать, дожидаюсь, пока Никита уйдет, и по очереди открываю сумки с чемоданом. Где-то здесь должна быть моя расческа. Но желудок урчит, и я решаю пока обойтись без нее. Потом я все обязательно найду.

Иду в ванную, привожу себя в порядок с помощью воды и ладоней. Пальцами кое-как причесываюсь, приглаживаю торчащие в разные стороны волосы. Рассматриваю себя в зеркале.

Ничего, сойдет. Никого из королевской семьи на этот ужин не пригласили, остальное не так страшно. Спускаюсь в гостиную почти в настроении и... Застываю на пороге, уставившись на стоящий посередине стол. Длинный, как в фильмах про аристократов.

Он сервирован по всем правилам. Посередине стоит подсвечник с двумя незажженными витыми свечами, рядом бутылка шампанского и два бокала. Мне отсюда не видно, но уверена, что это какой-нибудь «Дом Периньон», не меньше.

Еда красиво разложена на блюдах, но меня добивает торт. Он стоит на краю стола в прозрачной упаковке, и я узнаю свой любимый. Воздушный с лесными орехами. Где Ник его нашел?

Никита стоит у камина спиной, на звук шагов оборачивается, и мы схлестываемся взглядами. Я первой отвожу глаза, и он берется за спинку стула.

— Садись, Маша.

— Что это такое, Никита? — горло сдавливает, голос хрипит. — Зачем это все?

Он неуверенно взмахивает рукой в сторону накрытого стола.

— Я просто подумал, что мы с тобой можем отметить...

— Что?.. — делаю шаг назад, затем еще один. Голос предательски дрожит. — Ты совсем из ума выжил, Топольский? Что ты собрался отмечать?

Слезы мгновенно наворачиваются на глаза, но неожиданно даже для себя я начинаю смеяться. Сначала короткими смешками, потом громче, потом хохочу, заливаясь. Слезы катятся градом, я смахиваю их ладонями и запрокидываю голову вверх.

— Ты просто идиот, Топольский, — давлюсь смехом вперемешку со слезами, пока Ник исподлобья за мной наблюдает, — что ты о себе возомнил? Уверен, что мне есть, что отмечать? Да ты последний парень в мире, с которым бы я согласилась... по своей воле... У меня просто не было выбора, понимаешь? Самовлюбленный придурок! Ты ничем не лучше, чем твои друзья по клубу. Или ты думаешь, что ты лучше них? Нет, не лучше, ты такой же. Из-за этого ты мне еще больше отвратителен...

— Хватит, я понял, — обрывает Никита, со свистом выдыхая воздух сквозь сцепленные зубы. — Ты права. Нечего отмечать.

Поворачивается к столу и одним движением сметает все на пол. Свечи катятся по плитке, подсвечник разбивается вдребезги. Блюда с едой раскалываются на части, бокалы со звоном разлетаются на осколки. Но больше всего мне жалко торт. Сквозь прозрачную упаковку видно, в какое бесформенное месиво он превратился.

Разворачиваюсь и бросаюсь в комнату, сползаю по стене на пол.

Все тело бьет мелкая дрожь. Потребность в истерике уже улетучилась, чувствую себя полностью опустошенной. Как будто меня выпотрошили, вымыли и вывернули наизнанку.

Ничего не осталось, никаких чувств вообще. Разве что еще немного жаль торт.

Сколько я так сижу, не знаю. Или проваливаюсь в забытье, или сплю, потому что телефонный звонок выдергивает меня из другой реальности.

Это мама. Я не могу не взять, мы созваниваемся почти каждый вечер. Если я не отвечу, она позвонит Оливке, а этого я не могу допустить.

Ползу по стене вверх, включаю свет. Телефон лежит на кровати. Отвечаю на звонок и едва сдерживаю слезы, когда слышу родной голос.

— Доченька, ты почему так долго не отвечаешь? Я уже начала волноваться.

— Все хорошо, мамочка, — стараюсь не шмыгнуть носом, — я просто уснула.

— Ты устаешь, не высыпаешься, — заводит мама старую пластинку. — Девочка моя, прошу тебя, забери документы или возьми академотпуск. Летом Андрей рассчитается по кредиту, и мы сможем оплатить обучение. Будешь учиться как все студенты.

— Мама, я и так учусь как все студенты, — закрываю микрофон и все-таки шмыгаю носом. — Все хорошо, не переживай.

— Включи камеру, Машенька, — просит мама, и я лихорадочно приглаживаю волосы. Вытираю глаза и заготавливаю улыбку.

Включаю. Вижу на экране маму и Андрея. Они сидят на кухне за празднично накрытым столом. В груди шевелится нехорошее предчувствие, но я стараюсь его прогнать.