Анна Берсенева - Красавица некстати
Дело было в той самой силе, которую он смутно чувствовал в себе сам и которую, наверное, гораздо более отчетливо чувствовали в нем те, кто давал ему работу.
Это была сила будущего.
Ксения нисколько не удивилась, когда Игнат сообщил, что начальство предлагает ему поступать на рабфак Высшего технического училища.
– Не только мне, конечно, – словно оправдываясь, объяснил он. – Всем, кто помоложе. На инженеров, говорят, надо учиться.
Ксения улыбнулась прозрачной своей, чуть заметной на губах улыбкой.
– Конечно, надо, – сказала она. – Мне кажется, сейчас стало как-то получше. Хоть для кого-нибудь. Я слышала, разрешают даже иностранные концессии. И Мюзик-холл открыли, ты знаешь? Звездочка там играет.
Что такое Мюзик-холл и каким образом в нем играют – малые дети, что ли? а при чем тогда Эстер? – Игнат узнал совсем недавно. А в Ксениных словах его больше всего обрадовало то, что она, уже не путаясь, обратилась к нему на «ты». Он, правда, и сам с трудом привык не звать ее по имени-отчеству. Если бы не просьба Евдокии Кирилловны, то, может, и не отважился бы на это.
– Ты зови ее попросту, Игнатушка, – попросила старушка. – Меня ведь бабушкой зовешь, вот и Ксенечку зови как сестру. А то неловко даже: или ты нам чужой?
Конечно, он не чувствовал себя чужим для Иорданских. И одного только хотел: чтобы Ксения позволила ему стать для нее совсем близким… Для него это значило – чтобы она согласилась стать его женою.
Игнат понимал, что это избавит Ксению от многих тягот ее жизни. По крайней мере, никакая Галя Горобец не скажет, что ее нужно выселить из Москвы. Пускай-ка попробует выселить его жену! И еще понимал он, что лучше бы ей стать его женой поскорее. После того как Игнат осознал, сколько опасностей таит в себе Ксенино одинокое московское существование, он думал о женитьбе на ней только в одном смысле: как о единственной защите, которую мог ей предложить.
Обо всем остальном, что означала женитьба на Ксении, он старался не думать. Хотя что могло быть естественнее таких мыслей? Здоровый же он парень, а она – девушка красивая, хоть красоты и непривычной. Но об этом, самом естественном, Игнат не думал и причину, которая у него на то была, боялся высказать даже себе самому, даже в мыслях. Очень уж непонятна, неожиданна, как-то… беззаконна была эта причина!
Когда его вызвали к начальнику стройки и сказали, чтобы он готовился к поступлению на рабфак, Игнат обрадовался этому больше всего потому, что теперь мог, не стесняясь, предложить Ксении выйти за него замуж. Ведь когда он станет студентом, для нее это будет не зазорно?
Игнат видел: если у него сердце замирает, когда он встречает ее взгляд, то ведь и у нее в глазах появляется смятение. И не зря же она сама предложила ему вернуться из строительного барака обратно в «Марсель», в их с бабушкой комнату, в угол за ширмами, где он жил в свое первое московское время. Как тосковал он в вечно шумном, невыносимо грязном, на сто с лишним коек рассчитанном бараке о той чистоте, внутренней и внешней, из которой состояла вся жизнь Иорданских! И какое счастье испытал, когда возвратился к ним снова и, проснувшись утром, увидел высокий марсельский потолок, и строгую лепнину на стенах, и легкое колыханье простой белой шторы на открытом на ночь окне и услышал Ксенино тихое дыхание за ширмами…
Тогда, полгода назад, он вернулся к Иорданским уже не нахлебником. Наоборот, те деньги, что он стал платить им за угол, были единственным их верным доходом. Ксения тогда попыталась было отказаться от этих денег, пролепетав что-то смущенное – мол, он ведь и так отсылает почти все заработанное в деревню семье, – но Игнат, конечно, и слушать ее не стал.
– Мне за счастье это, Ксёна, – сказал он. – За счастье здесь, с вами… С тобой.
Это было правдой. Только… не всей правдой. От той неполноты, которая была в этой правде, как раз и сбивался его голос.
И вот теперь он сообщил Ксении о новых возможностях, которые перед ним открывались.
– Чему же ты хочешь учиться, Игнат? – спросила Ксения.
– Прежде на корабела хотел. – Глаза у нее были – как роща в весенней дымке. Он как завороженный глядел в туман ее глаз. – А теперь – мосты… Мы вот через Москва-реку мост строим. И так мне это по сердцу, Ксёна! Даже сам не знаю отчего, – смущенно добавил он.
– Потому что ты по природе своей созидатель, – улыбнулась Ксения. – А мосты – это очень зримое созидание. Я уверена, ты хорошо их будешь строить, Игнат, – так же неотрывно, как он, глядя ему в глаза, сказала она.
– Да мне, пока еще строить, много чему научиться надо. Я же, кроме церковно-приходской, и не учился нигде. Ну, математику по учебнику освоил, как мог. Для гимназии был учебник, я его в Мурмане купил – наизусть почти что выучил. Только на инженера, я так понимаю, без иностранных языков не выучишься. Да и другого много чего знать надо.
– Ты выучишься, – уверенно сказала Ксения. – И все узнаешь, что надо, и сверх того. Ты даже не представляешь, какую силу набрала в тебе жизнь!
– Жизнь силу набрала?
Игнат улыбнулся – с очень уж несвойственной ей горячностью проговорила все это Ксения.
– Конечно! И потом, ведь ты талантлив.
– Это в чем же?
– Наверное, в том, чтобы строить эти твои мосты. Раз к ним лежит твое сердце. И ум у тебя тот самый, который нужен для жизни, – живой, свободный, глубокий. Если Бог поможет, тебя ждет большое будущее. – Тут Ксения, наверное, и сама почувствовала свою горячность. И сразу отвела глаза от Игнатовых глаз, и даже как-то попятилась от него. – А с иностранными языками я тебе непременно помогу, – торопливо сказала она. – У меня очень хорошие учебники остались. И английского, и немецкого. Детские учебники, я по ним в шесть лет училась. Я тебе прямо сейчас их дам! – Ксения быстро подошла к книжной полке и сняла с нее две тоненькие книжечки с яркими рисунками на обложках. – Вот. По ним и не захочешь, а выучишься.
– Я захочу.
Игнат тоже подошел к полке, остановился у Ксении за спиной. Ее светлые волосы были подняты вверх и заколоты, но на затылке трепетали от его дыхания две тоненькие выбившиеся прядки.
Ему не хотелось поцеловать эти прядки. Ему хотелось бесконечно смотреть, как нежно они трепещут в пределах его дыхания.
– И вот еще.
Ксения быстро обернулась. Щеки у нее пылали, в глазах стояло смятение. Она протянула Игнату еще одну книжечку, тоже тоненькую, только без картинок на обложке.
– Что это?
– Стихи. Здесь и Пушкин, и Тютчев, и Фет. Конечно, тебе может показаться, что инженеру это не нужно. Но поверь мне…
– Я тебе верю, – не дослушав про стихи, сказал Игнат. – Верю, Ксёна. Я тебе сказать хотел: ведь теперь…
