Елена Гайворонская - Пепел звезд
– Смотрите-ка! – присвистнул детектив. – Умники выискались! Конечно, по телефону куда проще крутого из себя корчить да на митингах горлапанить. Слышь, Вань?
– Угу, – второй детектив отшвырнул книжонку. Отскреб от стены портретик фюрера и, скомкав, бросил на замызганный пол. Затем подошел к «старшему», спросил почти ласково:
– Я вот все думаю, неужели отец мой, Семенов Степан Лукич, четыре года воевал для того, чтобы через полвека такие вот сопливые выродки, попивая пивко, глумились над женщинами да мусорили на улицах вонючими листовками? От армии-то, небось, «откосили»? А то попросились бы на границу с Чечней да наводили там порядок, а?
– Там страшно, – усмехнулся напарник. – По жопе можно схлопотать. Языком воевать легче.
– Куда их? – обратился он к вошедшей в комнату Аде.
На минуту она растерялась. И этих жалких юнцов она боялась столько времени? Да пусть катятся подальше вместе с их брошюрками и листовочками! Но что-то ее остановило. То ли жирная свастика на футболке одного из них… Точно такая, как тогда, десять лет назад… То ли глухая тупая злоба в глазах молодых нацистов… То ли детское воспоминание о страшных шрамах на согбенной спине больного деда, бывшего узника Освенцима…
«Старший» напыщенно произнес:
– За нас есть кому вступиться!
– Пасть закрой! – детектив Иван Семенов взмахнул шершавой заскорузлой ладонью – ладонью человека, умеющего одинаково хорошо держать крестьянскую лопату и автомат Калашникова. И «старший», точно пугливая собачонка, шарахнулся в сторону.
– Вызывайте милицию, – сказала Ада. – Я подаю в суд. На них и их хваленое РНЕ. За оскорбление чести и достоинства.
«Девочка что-то стирала, склонившись над ржавой раковиной, когда на серой кафельной стене выросла огромная тень.
Девочка обернулась, испуганно вытаращив глаза, пролепетала:
– Что тебе нужно?
– Не ори.
На лицо легла тяжелая потная рука…»
– Марина, Марина, проснись!
– Что?! – Она подскочила и села на кровати, дико озираясь.
Антон коснулся ее взмокшего лба.
– Ты кричала во сне.
– Что кричала?
Он пожал плечами.
– Говорила: «Нет, не надо».
Марина потерла виски, точно стараясь унять головную боль.
– Да… – в ее голосе зазвучала горькая ирония. – Теперь я не даю тебе спать. Лучше мне переселиться в другую комнату.
Она накинула пеньюар, взяла с тумбочки сигареты, зажигалку и вышла.
На лестнице, застланной мохнатым ковром, горели светильники в виде факелов. Разумно – в темноте можно оступиться ненароком и шею сломать. Марина присела на верхнюю ступеньку, закурила, стряхивая пепел прямо на сероватый мрамор.
– Знаешь, что один человек сказал другому, сидящему на рельсах? – спросил подошедший Антон.
– ?
– Подвинься.
Она слабо улыбнулась.
– Хочешь выпить?
– Нет, спасибо.
– Что случилось, детка?
Когда он вот так касался ее плеча, ей казалось, что в его голосе слышится нечто большее, чем простое участие. И тогда ей отчаянно хотелось свернуться в клубок, спрятаться в его сильных руках… Но это было бы глупой сентиментальной блажью… Слава Богу, ей больше никогда не будет одиннадцать…
Она ответила, сердито насупившись:
– Ерунда. Обыкновенный ночной кошмар.
– Знаешь, – его ладонь была горяча, словно печка, – чтобы кошмар не повторялся, о нем нужно рассказать кому-нибудь.
– Он не повторится. ЭТО приходит только иногда, во сне.
– Поговори со мной, – настойчиво попросил Антон. – Ты можешь мне довериться. Как я однажды доверился тебе.
– Думаю, это не лучшая тема для обсуждения со своим мужчиной.
– Марина… – Он поймал пальцем ее подбородок, заглянув в глаза. – Тебе когда-то причинили боль…
Я знаю. Это было изнасилование?
Она, вздрогнув, низко нагнула голову.
– С чего ты взял?
– Я вырос на улице. Но я всегда это ненавидел.
Она закрыла лицо ладонями, пытаясь унять дрожь во всем теле.
– Сколько тебе было?
– Одиннадцать.
– Кто он был?
– Наш, детдомовский. Я сопротивлялась, но он был старше… сильнее…
Он ударил меня о стену, и я отключилась. Потом долго не могла прийти в себя. Всё думала: если бы я кричала, лучше сопротивлялась, если бы не потеряла сознание… Тысяча «если…».
– Ты ни в чём не виновата. – В голосе Антона звучало злобное негодование. – Паршивый ублюдок.
Ты… обращалась куда-нибудь? В милицию?
Марина рассмеялась, сама того не ожидая.
– Довольно странно слышать это от тебя. Кому мы были нужны? Знаешь, как нас называли? Малолетние проститутки. И это ещё наиболее ласково. Нет, я не заявляла. Уже тогда усвоила: нужно рассчитывать лишь на себя.
Она затянулась в последний раз, сбросила окурок с лестницы вниз.
– Один парень у нас… Делал складные ножи. С выкидным лезвием. Я купила. И настал мой черёд поджидать в туалете.
Антон подался вперёд. На лице отразилась палитра эмоций, от изумлённого недоверия до уважения, граничившего с восхищением.
– Ты его?!
– Я несильно его ударила. Оказывается, это не так просто: зарезать человека. Даже такого. Но, знаешь, как в пошлом анекдоте: жить будет, а вот размножаться… Он тоже не стал меня закладывать. Сказал, что ничего не помнит. А потом один из наших «авторитетов» – Вован, ему было почти шестнадцать, по нём говорили, тюрьма плакала, всё его боялись, – вдруг предложил мне покровительство. Видно, что-то узнал. У него была группа – угоняли машины. В гаражах перекрашивали и перегоняли на юг. Поймали. Вовану тогда шестнадцать стукнуло, дали срок. И другим тоже. А про меня никто не упомянул. Я тогда слово себе дала: если обойдётся – в жизни никакого криминала.
– А что дружок?
– Вован? Как в зону перевели, порезал кого-то в драке. Говорили, «опустить» его хотели. Не вышло. Но добавили ещё пять лет. Не знаю, что с ним стало.
– Ты любила его?
Марина удивлённо вскинула голову. Меньше всего ожидала подобного вопроса.
– Нет. Конечно, я с ним спала. Но в остальном, скорее, мы были просто деловыми партнёрами.
– Как мы теперь?
Марина никак не могла понять, что таится в дымчатой глубине его глаз. Закусив губу, покачала головой.
– С тобой всё иначе. Не спрашивай, «как» – я не знаю ответа. Иногда меня это пугает…
– Девочка моя… – Антон крепко обнял её, коснулся губами взъерошенных волос. И она прижалась к нему, такому большому и сильному, едва ли не впервые за многие годы ощутила свою слабость и уязвимость.
– Пока я жив, – тихо выговорил Антон, – никто тебя не обидит. Обещаю.
Марина встрепенулась.
– Мне совсем не нравится присказка: «Пока я жив».
